Альманах 30. А. Пушкин
Пушкин в моей жизни.
Первое яркое впечатление от поэзии был возникший перед внутренним взором моим большой серый гусь с очень яркими красными лапами на голубоватом льду замёрзшей реки. Я видела его в холодный зимний день, когда солнце уже скрывалось за лесом, но по небу было ещё разлито его жидкое золото.
«Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лёд;
На красных лапках гусь тяжёлый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лёд,
Скользит и падает; весёлый
Мелькает, вьётся первый снег,
Звездами падая на брег».(1)
Это впечатление моего раннего детства, полученное в далёком сибирском городе, вероятно, во время болезни, когда отец читал мне вслух, расхаживая по комнате с окнами на север, долгое время покрытыми толстым слоем льда, от чего в ней всегда было сумрачно, осталось навсегда.
Потом появился кот. Он всё ходил по цепи вокруг большого дуба, и мне не приходило в голову, что он мог быть привязан к этой цепи. Я видела его, большого и чёрного, переступающего по ней своими мягкими лапами.
Оставшись одна дома, я часто рассматривала картинки в фолианте со стихами и поэмами Пушкина. Эта книга – моя ровесница, она сохранилась у меня и сегодня; но, к сожалению, вероятно, переплётчик потерял одну из первых её страниц, и я не могу прочесть фамилию художника. Несмотря на мой дошкольный возраст, я уже знала содержание «Евгения Онегина», потому что главы из поэмы мне были прочитаны вслух. Я подолгу смотрела на Татьяну – девушку с высокой причёской и локонами, кутающуюся в шаль у тёмного окна и выводящую на запотевшем стекле буквы - «Заветный вензель О да Е».
И я видела сквозь такие же окна первый день зимы:
«В тот день осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа,
Снег выпал только в январе
На третье в ночь. Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стёклах лёгкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок весёлых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом».(2)
А на картинке было только окно и смотрящая в него девушка с полураспущенной косой; но я видела этот двор и снег, и забор… Не тогда ли впервые полюбила я, и полюбила на всю жизнь, русскую зиму?
«На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарёю поздней
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров»(3)?
Мои первые уроки… нет, не литературы – уроки добра и нравственности, преподанные мне отцом, которые питали моё детское воображение. Спасибо за них, папа! Спасибо за тот свет, который принёс ты в мою жизнь любовью к поэзии.
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать! (4)
А первые строки стихотворения «19 октября»!
«Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день, как будто поневоле,
И скроется за край окружных гор» (5) - это первое моё чувство любви к родине, не к политическому режиму, а к земле, милой моему сердцу русской природе, наполненной поэтическим звучанием.
Мороз и солнце; день чудесный!
Ещё ты дремлешь, друг прелестный, -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела –
А нынче… погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Весёлым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.(6)
Поэзия Пушкина проникала в меня с музыкой. Из маленького репродуктора часто слышался голос Лемешева – самого лиричного и мягкого Ленского на русской оперной сцене.
Уроки литературы в школе, к сожалению, мало что дали мне. «Ах, эти бессловесные словесники!» - как было написано в одной из статей о школьном гуманитарном образовании в «Известиях». И всё-таки как волновал меня «Пророк»!
«И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье» (7)
И именно в школьные годы остро почувствовала я слова:
«И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал» (8)
Эти слова отец произносил как-то особенно взволнованно и, мне казалось, звонко. «Милость к падшим». О какой милости можно было говорить в советской школе, вталкивающей в наше сознание «приоритеты социализма» и воспитывающие в нас «бойцовские качества»?
Пора отрочества и юности. Волнующее предчувствие любви.
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук унылый и простой
Слыхали ль вы?
Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?
Следы ли слёз, улыбку ль замечали,
Иль тихий взор, исполненный тоской,
Встречали вы?
Вздохнули ль вы, внимая тихий глас
Певца любви, певца своей печали?
Когда в лесах вы юношу видали,
Встречая взор его потухших глаз,
Вздохнули ль вы? (9)
Тихие, тёплые вечера в маленьком саду моих родителей, яркое звёздное небо, которого мы давно уже не видим в больших городах, огромный Сириус, стоящий низко над землёй, выплывающая и затмевающая звёзды луна, пряный запах матеолы… и это уже тогда родное мне одиночество и слившееся с ним ожидание любви. Пожалуй, это было лучшее время моей жизни, если не считать мгновений счастья встреч с матерью после разлуки в детстве.
Поэзия Пушкина постепенно всё больше проникала в меня. Я не могу вспомнить какого-то потрясения от неё, как это было при первом знакомстве с лирикой Блока и Маяковского. Она была, как воздух, которым мы дышим, не замечая этого.
«На холмах Грузии лежит ночная мгла»,- читала я и записывала свой голос на магнитофон, а потом слушала себя в этих стихах. Тогда они воспринимались мной более зрительно: я видела эти горы и бегущую реку, и, пожалуй, эта ночь, которая наполняла меня такими волнующими ощущениями, была более понятна и дорога мне, чем сердце, которое «горит и любит - от того, что не любить оно не может». (10)
Могла ли любовь обойти меня стороной, когда я так жадно и истово ждала её?!
«Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал» (11)
«Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна» (12)
Неужели всё это написано не про меня? Да нет же, нет! Не может быть! Это про меня.
«Прошла любовь, явилась Муза,
И прояснила тёмный ум» (13)
А молодость проходила, и постепенно меньше становилось негодованья, сожаленья, и не так мучительна и остра становилась «ко благу чистая любовь» (14)
Но не обошла меня радость материнства. Радость и постоянная тревога за родное такое беззащитное существо, отвечающее мне своей любовью и преданностью… И читая ему стихи и сказки, рисуя вместе с ним наши общие картинки акварельными красками, постоянно общаясь с ним, я заново открывала для себя мир и смотрела на него порой детскими, широко раскрытыми удивлёнными глазами.
Ещё дуют холодные ветры
И наносят утрени морозы.
Только что на проталинах весенних
Показались ранние цветочки,
Как из чудного царства воскового,
Из душистой келейки медовой
Вылетела первая пчёлка,
Полетела по ранним цветочкам
О красной весне поразведать:
Скоро ль будет гостья дорогая,
Скоро ли луга позеленеют,
Скоро ль у кудрявой у берёзы
Распустятся клейкие листочки,
Зацветёт черёмуха душиста. (15)
Время всё убыстряло ход, в прошлом оставалась молодость с несчастными любовями и неосуществившимися надеждами, и замелькали дни, как шпалы на железной дороге, когда смотришь в окно из идущего поезда. и начиналось увядание.
«Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везёт, не слезет с облучка» (16)
В вечных трудах, угнетении чувством долга, беспокойством о близких проходила жизнь, и всё же, как верно сказано:
«Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!» (17)
Светлыми картинами остались в воспоминаниях мои нечастые путешествия: «кавказские громады», парение орлов над «Бештау остроконечным», Крым, «брега Тавриды», где
«пел Мицкевич вдохновенный
И, посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал» (18)
Но:
«Какие б чувства не таились
Тогда во мне – теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
……………………………..
Иные нужны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи –
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых» (19)
Всё больше стала я тяготеть к одиночеству, избегать пустых разговоров, общество старых знакомых начало тяготить меня, может быть, потому, что хотелось писать, читать, думать…
«Так люди, первый каюсь я,
От делать нечего друзья»,
и в тоже время так хотелось друга, чуткого собеседника, человека, с которым можно было бы поделиться своими мыслями… Старые друзья? - «Но дружбы нет и той меж нами». Уединение моё было встречено неодобрением, и непонимание ими меня, и моё позднее разочарование в них, - всё это омрачило мою жизнь.
«Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
…………………………………
А что? Да так. Я усыпляю
Пустые, чёрные мечты;
Я только в скобках замечаю,
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралём рождённой
И светской чернью ободрённой,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Который бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей
Не повторил стократ ошибкой;
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит… как родной!» (20)
Более тридцати лет я живу в столице.
«Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли в глуши» (21)
Я часто возвращаюсь в провинциальный город, где прошли часть моего детства, отрочество и юность, и, когда приходится ехать по Симферопольскому шоссе на автомобиле, часто с весёлой улыбкой вспоминаю слова Александра Сергеевича:
Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ,
Современем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги верно
У нас изменятся безмерно:
Шоссе Россию здесь и тут,
Соединив, пересекут,
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкою дугой,
Раздвинем горы, под водой
Пророем дерзостные своды,
И заведёт крещёный мир
На каждой станции трактир.
*
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы да блохи
Заснуть минуты не дают;
Трактиров нет. В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит,
Меж тем, как сельские циклопы
Перед медлительным огнём
Российским лечат молотком
Изделье лёгкое Европы,
Благословляя колеи
И рвы отеческой земли» (22)
Пройден рубеж нового тысячелетия. Что ждёт нас впереди? Болезненно воспринял русский народ свободу. Нужна ли она ему?
«Паситесь, мирные народы!
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич» (23)
Да и была ли она, эта свобода, или только обещание её? Нет, глоток свободы многие из нас всё-таки сделали и опьянели… и тотчас же подавились горечью вспыхнувшей войны.
Отлетевший маятник изменил своё направление и движется назад. Не о нашем ли времени писал Александр Сергеевич, говоря о своём:
«Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда» (24)?
Набирает скорость XXI век, а мой подходит к концу; но всё так же молодо волнует меня поэзия Пушкина, поднимая в душе волну восторга:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдалённый,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слёзы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальним
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан… (25)
И счастьем, настоящим счастьем было для меня прочтение «Вакхической песни»!
Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхальны припевы!
Да здравствуют нежные девы
И юные жёны, любившие нас!
Полнее стакан наливайте!
На звонкое дно
В густое вино
Заветные кольца бросайте!
Поднимем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма! (26)
1. «Евгений Онегин», глава четвёртая, XLII
2. «Евгений Онегин», глава пятая, I
3. «Евгений Онегин», глава пятая, IV
4. «Птичка», 1823 г.
5. «19 октября», 1825 г.
6. «Зимнее утро», 1829 г.
7. «Пророк», 1826 г.
8. «Памятник», 1836 г.
9. «Певец», 1816
10. «На холмах Грузии лежит ночная мгла», 1829 г.
11. «Евгений Онегин», глава первая, LVIII
12. «Евгений Онегин», глава вторая, VIII
13. «Евгений Онегин», глава первая, LIX
14. «Евгений Онегин», глава вторая, IX
15. «Ещё дуют холодные ветры»
16. «Телега жизни», 1823 г
17. «Евгений Онегин», глава шестая, XXI
18. «Евгений Онегин», «Отрывки из путешествия Онегина»
19. Там же.
20. «Евгений Онегин», глава четвёртая, XVIII-XIX.
21. «Евгений Онегин», глава шестая, XLVI
22. «Евгений Онегин», глава седьмая, XXXIII-XXXIV
23. «Свободы сеятель пустынный», 1823 г.
24. «Евгений Онегин», глава десятая, I
25. «Погасло дневное светило»
26. «Вакхическая песня», 1825 г.
© Copyright: Дорогие Страницы. 2006
Свидетельство о публикации №106112901748