Урок 33. Тема поэта и поэзии в лирике А. С. Пушкина
Цели урока: чтение стихотворений «К другу стихотворцу» (1814), «Лицинию» (1815), «Жуковскому» (1816), «Пророк» (1826), «Поэт и толпа» (1828), «Арион» (1827), «Поэт» (1827), «Я памятник себе воздвиг» (1836); обучение анализу стихотворения.
Словарная работа: сквозная тема, лирическая медитация.
Информация для учителя
Основные аспекты темы — процесс творчества, его цель и смысл, взаимоотношения поэта с читателем, взаимоотношение поэта с властью и с самим собой (вина, совесть, оправдание). Все эти аспекты представлены у Пушкина. Тема проходит определенную эволюцию, поэтому при анализе следует учитывать периодизацию творчества поэта. Сложность темы требует подробного анализа стихотворений и работы с планов.
Ход урока
Тема поэта и поэзии традиционна. Обращаясь к ней, Пушкин как бы ведет диалог с поэтами-предшественниками: Горацием, Овидием, Ломоносовым, Державиным.
Тема проходит через все творчество Пушкина: его первым опубликованным стихотворением было «К другу стихотворцу» («Вестник Европы», 1814), а одним из последних — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный. » (1836). В своем творчестве Пушкин выстроил концепцию о месте поэта в мире, о взаимоотношениях поэта и общества, о творческом процессе. Основные вехи этой концепции, главные опоры пушкинского «памятника нерукотворного», — поэтические манифесты «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824), «Поэт» (1827), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту» (1830), «Эхо» (1831).
II. Учащимися составляется примерный ответ по плану, предложенному учителем
1. Тема поэта и поэзии традиционная, сквозная в европейской культуре.
2. Тема гражданской миссии поэта в стихотворении «Лицинию»
3. Идея избранного круга поэтов как «священной истины друзей», противопоставляемых толпе («Жуковскому»).
4. Два образа поэта в поздней лирике А. С. Пушкина:
• поэт как пророк («Пророк»); преобладающая идея образа поэта-пророка — этическая идея долга перед людьми;
• поэт как жрец («Поэт и толпа»), преобладающая идея образа поэта-жреца — эстетическая;
• гармоническое сочетание этих противоречащих идеалов в творчестве Пушкина.
5. Судьба поэта в творчестве Пушкина:
• символически выраженная мысль об особой судьбе поэта в стихотворении «Арион»;
• творчество возвышает обычного в жизни человека над другими («Поэт», 1827);
• посмертная слава, отождествляемая с вечной жизнью («Я памятник себе воздвиг. »).
• мотив духовного соперничества поэта и царя (поэт вправе давать наставления царю) в стихотворении «В надежде славы и добра»;
• утверждение права на полную свободу творчества в ответ на упреки друзей за определенные симпатии к Николаю I («Друзьям», 1828).
Переводные или стилизованные под перевод стихотворения позднего цикла (1836) «Мирская власть», «Отцы — пустынники. », «Когда за городом, задумчив, я брожу. ». «Я памятник себе воздвиг. » как лирическая медитация на тему бессмертия поэта в мире смерти и тления, соотнесение духовной миссии Христа, соединяющего в себе пророка, священнослужителя и царя.
III. Чтение и анализ стихотворений
Стихотворение «Поэт » — квинтэссенция пушкинских размышлений о сущности поэта. Поэт предстает в стихотворении сложным существом, отмеченным Богом, наделенным частью его творящей силы, но в то же время обычным, земным человеком. Автор вполне допускает даже то, что поэт может быть «всех ничтожней» среди «детей ничтожных мира». Перемены начинаются в нем лишь тогда, когда Бог посылает ему вдохновение.
Поэт преображается — это уже не один из многих людей, втянутых в повседневную суету, а человек необыкновенный: его слух становится чутким, он способен услышать «божественный глагол». Прежнюю жизнь он оценивает как «забавы мира», людская молва его угнетает — он готовится произнести новые слова о мире. Это уже не молва, а слова поэта, в котором нет ничего обыденного, пошлого. Просыпается душа поэта:
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Он становится гордым, «диким и суровым», т. е. погружается в себя, в свои творческие думы. Поэт не может творить, находясь среди обычных людей, в мирской суете. Вдохновение требует одиночества, свободы от повседневности. Вспомним замечательные слова из стихотворения «19 октября» (1825):
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво.
Поэт бежит от мирской суеты «на берега пустынных волн, / В широко-шумные дубровы. Конечно, берега и дубровы, куда устремлен поэт, — поэтическая условность. Эти «географические» точки — символы покоя и уединения. Поэт бежит от суеты, чтобы стал «звучнее голос лирный, / Живее творческие сны». Услышать мир и выразить его в слове можно только вдали от людского шума и мелких житейских забот. Пушкин как бы «останавливает мгновенье» — перед нами поэт, запечатленный в момент вдохновения: он «и звуков и смятенья полн». Здесь нет зрительного образа. Его заменяют психологические детали, передающие начало творческого процесса, когда в душе поэта, охваченной «смятеньем» мыслей и чувств, теснятся хаотичные, нестройные звуки.
«Пророк» написан в 1826 г. по дороге из Михайловского в Москву, куда опальный Пушкин ехал для встречи с царем. В представлении романтиков поэт и пророк сливались в одном человеке. Пушкинская трактовка проблемы существенно иная.
Поэт и пророк, образы которых созданы в пушкинской лирике, имеют немало общего («вещие» зрение и слух) и одинаково важны для людей. Бог — и никто другой — призывает обоих к служению. Они дополняют друг друга. Но все-таки пушкинский пророк и пушкинский поэт не сливаются в одном существе. Поэт живет среди людей, пока не захвачен вдохновением. Только для творчества он оставляет людей.
Попробуйте представить пророка «в заботах суётного света»! Не кощунством ли будет считать его самым «ничтожным» среди «детей ничтожных мира»? От поэта-пророка, посредника между Богом и людьми, исполнителя воли Бога, люди ждут огненных слов. Бог посылает пророка в мир, чтобы тот «глаголом» жег людские сердца, т. е. передавал в слове жар своего сердца (оно — «угль, пылающий огнем»). Пророки ждут от людей внимания и понимания. Люди внемлют пророкам «в священном ужасе», разгадывают смысл их слов. Так ли слушают поэта? Думал ли Пушкин, создавая образ поэта, о том, что поэт является людям в облике пророка? Пророк — величественное порождение Бога. Это человек, который вознесся еще при жизни выше людей, — у него все не такое, как у них: зрение («вещие зеницы»), слух (он слышит весь мир «по вертикали», все звуки внятны ему), язык («жало мудрыя змеи») и сердце («угль, пылающий огнем»). Он посланник Бога на земле, исполнитель его воли.
Сердце поэта не «угль, пылающий огнем», — это обычное, «трепетное», человеческое сердце. Он «волнует, мучит, как своенравный чародей», сердца других людей. «Чернь тупая» сама говорит об этом в стихотворении «Поэт и толпа». «Волнует», «мучит», а не жжет, не опаляет словом истины! С языка поэта срываются «звуки сладкие» (прекрасные, гармоничные) и молитвы. Поэт гибок: звуки его голоса могут быть не только нежными и чарующими, но и гневными, беспощадными. Слова, с которыми обращается поэт к людям, — многоцветны. Они отражают его мир, в котором гармония рождается из хаоса и «лирического волненья». Самое главное: у поэта есть то, в чем отказано пророку, — собственная воля, он не является исполнителем воли Бога. Бог, наделяя поэта частицей своей творящей силы, избирает его для другого подвига благородного — для творчества.
Пророка и поэта роднит способность видеть мир таким, каким его никогда не увидит простой человек: они оба видят его скрытые, тайные стороны. Но пророк не использует это всеведение для творчества, для поэта же всеведение — только первый этап, начало творчества, первый шаг по дороге, ведущей к гармонии и красоте. Пророк поправляет мир — поэт отражает мир. Пророк несет людям слово Божье — поэт создает свои слова. Они оба обращаются к людям, открывая им правду о земле и небе.
Домашнее задание
Ответ по плану с цитированием наизусть; заучивание наизусть стихотворения «Я памятник себе воздвиг. »
Подготовка к семинару (см. урок 34).
Информация для учителя 1
После изучения лирики Пушкина и Лермонтова предложите ученикам для анализа маленькое стихотворение Анны Ахматовой:
Поэт не человек, он только дух —
Будь слеп он, как Гомер,
Иль, как Бетховен, глух, —
Все видит, слышит всем владеет…
Этот коротенький отрывок вбирает в себя целый комплекс мотивов, связанных с извечной попыткой поэта понять самого себя, свое место в мире, осознать природу своего поэтического творчества, вдохновения.
— Здесь можно услышать переклички с уже известными школьникам стихотворениями. С какими же?
Это пушкинский «Пророк» с его идеей всеведения поэта. Пророк — о том, как начинают жить стихом. Начинают с внутреннего («отверзлись вещие», т. е. духовные «зеницы» — в противоположность физически конкретным глазам, которые, конечно же, были открыты и до появления серафима) постижения мира во всей ею целостности и полноте:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный хода
И дольней лозы прозябанье.
Перед нами не что иное, как вертикальная структура мира — от небесных высот до подводных глубин. И все это ведомо и внятно поэту. Мотив открытости поэта всему миру, равновеликости мира и поэта, чувствующего, воспринимающего его во всей полноте, находим и в пушкинском стихотворении «Эхо»:
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов —
Здесь характерно само построение фраз, перечисление явлений мира, как бы нанизывание их одно на другое при помощи повторяющегося союза.
Ахматова усиливает пушкинский мотив «ведовства» парадоксальным ослеплением («как Гомер») и оглушением («как Бетховен») поэта. Но эти ослепление и оглушение — внешние, физические, остаются внутренние зрение и слух. Ибо «поэт не человек, он только дух». Мысль об особом, обостренном восприятии поэтом мира не нова, однако в ХX в. она вспыхивает с небывалой силой, облекаясь в яркие, зримые формулировки в творчестве разных поэтов — от Маяковского («сплошное сердце») до Ю. Мориц:
Поэты, очи долу опустив,
Свободно видят даль перед собою —
Всем существом, как делает слепой.
Однако в «Эхе» как бы вскользь заявлена и другая тема — ответ, реакция мира на поэта: «Тебе ж нет отзыва. Таков и ты, поэт!» Мысль о глухоте мира, об игнорировании им поэта, раз высказанная, рождает множество отголосков — их эхо слышим и в ахматовском четверостишии. Однако до ХХ в. мотив непонятости, ненужности поэта доходит уже детально разработанным, вписанным в обширный контекст. В контексте этом чрезвычайно важны два стихотворения: «Пророк» Лермонтова и «Поэту» Пушкина.
Первое стихотворение уже самим названием и начальными строками подсказывает читателю, что является фактическим продолжением «Пророка» пушкинского.
С тех пор, как вечный судия
Мне дел всеведенье пророка. —
это краткое изложение пушкинского текста. Лермонтов как бы перешагивает точку, которую поставил в конце своего стихотворения Пушкин, и задается вопросом: а что же дальше? А дальше — непонимание, неприятие пророка людьми, издевательства и насмешки. Дальше — каменья и язвительная речь старцев, поучающих детей:
Смотрите: вот пример для вас!
Он горе был, не ужился с нами,
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!
Дальше — возможность жизни только в одиночестве, в пустыне (с пустыни, напомним, начинается пушкинский «Пророк»). Итак, поэт остается один, он вынужден бежать от людей — и участь эта горька и тяжела.
Стихотворение Пушкина «Поэту» тоже проникнуто глухим отчаянием. И тоже — от сознания непонимания:
Восторженных вокзал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной.
А дальше— НО. Любит Пушкин этот союз, позволяющий переломить ситуацию, настроение, дать другую точку зрения — в данном случае точку опоры:
Но ты останься горд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один.
Да, проходит «шум похвал», да, рано или поздно будет «суд глупца» и «смех толпы», да, придет одиночество и отчаяние, но Пушкин не задерживается на этом чувстве, а идет дальше — дает в море отчаяния надежду. Надежду на самого себя: «Ты сам свой высший суд». Ты связан с небом (вспомним стихотворения «Пророк», «Песнь о вещем Олеге»), ты это твердо знаешь — а значит, возжигай на алтаре свой огонь, не обращая внимания на злобные и бессильные (не та «весовая категория»!) плевки толпы. Чувство огромной уверенности, сознание собственной творческой силы — вот что позволяет поэту выстоять. И это чувство окрашивает все стихотворение, пересиливая исходную тоску одиночества.
Итак, стихотворения Лермонтова «Пророк» и Пушкина «Поэту», описывая сходную ситуацию, оказываются полярными по итоговому настроению.
Ахматова опять подхватывает пушкинскую линию:
Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
(«Нам свежесть слов и чувства простоту. »)
Императив «иди» сродни пушкинскому ряду: «восстань», «виждь», «внемли», «жги». Но Ахматова уже знает и лермонтовский опыт: впереди ждет «час сомненья», «глумленье», «равнодушие». Ахматова даже усиливает степень всех этих проявлений людской злобы: ведь если «толпа», «глупцы» — это все-таки нечто при желании отстраняемое, то глумящиеся «ученики» — это часть твоей души, это родное. Предательство учеников больнее стократ. И все-таки над всем этим знанием — спокойная и твердая уверенность в том, что не «идти», не «исцелять» — нельзя.
И вновь наша дорога приводит нас к исходному четверостишию. Моменты сближения с пушкинской позицией есть и в нем. И они не только в особой интонации стихотворения, здесь взято и пушкинское осмысление ситуации. У Пушкина — ты одинок, но ты «царь »: именно из этого сознания и проистекает уверенность. У Лермонтова — «из городов бежал я нищий »; его пророк торопливо, как-то бочком пробирается через «шумный град», в нем нет и тени царственности. Возникает скрытая, неявная, но внутренне важная оппозиция «поэт-царь / поэт-нищий». У Ахматовой — поэт «все видит, слышит, всем владеет». «Владеть » — это царское слово. (Мотив «поэта—царя» имеет еще один аспект: поэта и царя, поэта и реальной, земной власти. Это также возможная линия движения от ахматовского четверостишия в глубь поэтической традиции.)
После анализа ахматовских строк позволим ребятам выразить свои мнения на тему «Поэт и мир» или «Место поэта в мире».
Анализ стихотворения
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный»
I. Это одно из последних стихотворений Пушкина, написано оно 21 августа 1836 г.
В. Ф. Ходасевич считал, что это стихотворение — запоздалый ответ на лицейское стихотворение Дельвига «Два Александра», где Дельвиг предрекал, что Александр прославит Россию как государственный деятель, а Александр Пушкин — как величайший поэт. Однако начало ХIX в. впоследствии будет называться пушкинской эпохой, а не эпохой Александра I. Дельвиг умер в 1831 г. Александр I — в 1825 г.
II. Тема поэта и поэзии.
III. Проблема поэтической славы, поэтического бессмертия:
преодоление смерти через славу.
Жанровая специфика стихотворения продиктована традицией: стихи написаны как своеобразное подражание стихотворению Державина «Памятник», которое, в свою очередь, является переделкой оды Горация «К Мельпомене», известной русскому читателю по переводу Ломоносова.
Эпиграф к своему стихотворению Пушкин заимствовал у Горация: «Exegi monumentum» («Я воздвиг памятник. »).
Гораций (перевод Ломоносова):
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный Аквилон согреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, не смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатный род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И первому звенеть Алцейской лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу дельфийским лавром.
Державин:
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид,
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал ,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О Муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
(«Памятник», 1795)
Пушкин, продолжая традицию, пытается показать, в чем его заслуги перед Россией:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Относительно пафоса этих строк высказывались разные точки зрения, в том числе и такая: Пушкин иронизирует, он знает, что непосвященные именно так определят основные достоинства его поэзии, и призывает музу «не оспаривать глупца».
V. Средства поэтической выразительности:
— эпитеты. памятник нерукотворный. душа в заветной лире, в мой жестокий век, главою непокорной;
— метонимия. Что чувства добрые я лирой пробуждал.
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян и финн, и ныне дикой
Тунгус и друг степей калмык .
Веленью Божию, о муза, будь послушна.
VI. Стихотворение написано катренами, причем первые три строки — традиционным одическим размером — 6-стопным ямбом (александрийским стихом), — а последняя строка — 4-стопным ямбом.
Урок 34. Образы природы в лирике А. С. Пушкина.
sdamzavas.net - 2017 год. Все права принадлежат их авторам! В случае нарушение авторского права, обращайтесь по форме обратной связи.