Однако, отметили юбилей, - правда, стало как-то непонятно - чьей стра ны Александр Сергеевич является национальным поэтом сегодня. Вернее, какой нации он поэт? В общем, трудно мне внятно сформулировать вопрос в свете особенностей празднования этого года. Израиль широко гуляет, отмечая день рождения своего кровника.Вдруг это станет народной израильской традицией? Слава многих "национальных русских" поэтов рискует раствориться среди самых разных народностей. Почти согласно пушкинскому предсказанию, изложенному в стихотворении "Памятник". В Африке собираются устанавливать монумент опять же своему - но уже урожденному, только никак не могут поделиться разделенная Эфиопия и Эритрея. А в Москву съехались дети лейтенанта Шмидта во всем своем необозримом количестве. В общем, очередь за тунгусами и друзьями степей, калмыками. Вижу, что у Александра Сергеевича все еще впереди.
Народ в РФ возмущается выпендрежем на фоне кризиса, вспоминая как Сталин ударил юбилеем Пушкина по негативу 3? года - а у нас отличился Харьков, там губернатор и мэр стихи любят. Поэты. С Добкиным и Кернесом во главе. Хотя небольшая "дибильность" просматривается. Не встретила сообщений о празднования в Донецке с прошлогодним размахом. Оказывается, Пушкин уже не является для них "наше все". Интересно, "чье они, дурачье?" теперь - любители Задорнова?
Ну, и мы отметим немножко, без шума и пыли.
В год юбилея А.С. Пушкина предлагаю в этом посте переводы поэта с краткой вступительной статьей.
А также отрывки из книги Вересаева.
Рисунок Нади Рушевой
Вадим Скуративский назвал украинский перевод — Фермопилами украинской литературы ее самого трагического периода. И это большая, даже огромная правда. Когда был перекрыт кислород по всем направлениям, а браунинг из оружия превратился в литературную реальность, великим, и просто поэтам пришлось развивать и обогащать нашу мову при помощи "высокого искусства" перевода. Мы уже начали входить в мировую литературу еще в 19 в и созвездие молодых гениев, впоследствии получивших название Расстрелянного Возрождения, думаю, влилось бы в плеяду великих имен мирового уровня. Почти все были уничтожены, их произведения строжайше запрещены - но поступательное движение уже нельзя было остановить. И перевод был тем стержнем, который позволял наращивать мастерство и расширять культурные горизонты.
В.Скуративський
Следует отметить, что переводы Александра Пушкина на украинский язык можно отнести к высококлассным, и многие из них просто гениальны.
Дело в том, что поэтический перевод - это не технология, это похоже на магию. Транслируются не столько слова и рифмы, как образы и набор ощущений читающего. И тут многие каноны невозможны по определению. Перевод может быть достаточно хорош с точки зрения формы, а с точки зрения передачи духа произведения - полностью провальным. И наоборот.
Естественно, при переводе часто теряется коннотация слов, культурный контекст, фонетика и прочая. Однако если нельзя достичь идеала, принципиально, то это не значит, что следует отказаться от идеала вообще, от некоего общего движения к нему. Тут желательно придерживаться именно сходство восприятия оригинала с восприятием перевода.
Точная копия недостижима - но она и не нужна. В любом случае необходима творческая фантазия, живое воображения, культурное понимание смыслов, глубокое проникновение на разные уровни поэтического произведения. Соединение глубоких знаний и вдохновения поэта могут открыть даже в известном произведении такие бездны, мысль о которых раньше и в голову не приходила.
Конечно, над теми, кто владеет языком, довлеет исходный текст.Поэтому часто нам кажется какими-то не такими переводы Пушкина на украинский. А если почитать переводы его произведений на английский, который просто ужасен - то мы так же возмущались бы? Или на суахили? Так что тут уж ничего не поделаешь - может замена привычных слов и будет поначалу резать ухо, однако если вдуматься. Лично я прочитала переводы Рыльского в 9 классе - и была поражена! Они мне показались сильнее и во многом мощнее. пушкинских. Таким образом великий украинский поэт примирил меня с переводами стихов в принципе и заставил услышать красоту украинского языка даже в таких переводных текстах. Потом был Лукаш и Кочур и Первомайский и Перебендя - и другие, несущие факел.
Перевод поэзии - адский труд. Лучше всего бв за это дело взялся сам Александр Сергеевич - и чем в картишки играть и "Вдову Клико" бутылками с цыганками потреблять, лучше бы мову выучил и, может, тогда чего путного и написал. )
А тем, кто не уважает чужую культуру, хочу сказать - у вас большие проблемы со своей. Любители посмеяться над украинскими переводами предлагаю - а не посмеяться ли вам над переводами Хайама? особенно если учесть, что большинство его рубаи переведено с английского. Такой себе Омар Хайям, великий английский поэт. Интересно было бы также спросить немецких телезрителей - так ли они потешаются над тем, что на экране Штирлиц с Мюллером разговаривают по-русски? А в пьесах великого Шекспира ругаются русским матом - а совсем не тем, привычным для англосаксонского уха.
Теперь уже и в Инете читаю статьи со строками из моего детства, которые, вообще-то, написал Сашко Гарматный - а не Александр Пушкин. Однако какое-то довольно большое количество щелкоперов сочло возможным отписаться по этой теме - а люмпенствующий интернетовский пролетариат радостно реагирует на все эти байки, по-свинячьи подхрюкивая и подергивая хвостиком. Бедные, не разбирая никакого другого шрифта, счастливы приколоться, когда видят знакомые кириллические буквочки.
Просто диву даешься, сколько имперской ненависти и спеси! У всех этих "хохочущих над мовой" прогрессирует какая-то неизвестная еще науке болезнь в своей особо злокачественной форме.Столько желчи и злобы, невежества и хамства в одном флаконе трудно найти. Слишком много терпит Интернет. Как бы и в самом деле русские поэты не стали для нас неким символом издевательства над Украиной.
Что касается этих одиозных строк:
Чи гепнусь я, дрючком продертий,
Чи мимо прошпандьорить він?
(Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она?)
то вот перевод М.Рыльского:
Впаду я, вражений стрілою,
Чи мимо пролетить вона,
Все благо: діяння і сна
Свій час надходить за чергою;
Благословен і день ясний,
Благословен і час нічний!
Как видите никаких гэпнусь и дрючков. Все эти гэпнусь и дрючки гуляют слишком много лет, придуманные в свое время, возможно, и с невинной целью пошутить - но тиражируемые, несомненно, сочащимися ненавистью украинофобами.Лечите свой шовинизм, болезные!
А то слишком уж по-дибильному получается.
Но перейдем к прекрасным переводам Александр Сергеевича Пушкина на украинский.
М. Рыльский
«Мій дядько чесний без догани,
Коли не жартом занеміг,
Небожа змусив до пошани
І краще вигадать не міг.
Воно й для інших приклад гожий;
Але яка нудота, боже,
При хворім день і ніч сидіть,
Не покидаючи й на мить!
Яке лукавство двоязике —
Напівживого розважать,
Йому подушку поправлять.
Журливо подавати ліки,
Зітхать і думку берегти:
«Коли ж візьмуть тебе чорти!»
Так у пилюці, на поштових
Гадав гульвіса молодий,
Що з волі Зевса прав спадкових
Набрав по всій рідні своїй.
Людмили друзі та Руслана!
З героєм нашого романа
Без передмов, у цей же час
Дозвольте познайомить вас.
Онєгін, — друг мій, я зазначу, —
Родивсь на берегах Неви,
Де народились, може, й ви,
Чи вславилися, мій читачу.
Гуляв і я там в давні дні:
Та північ вадила мені.
«Евгений Онегин». Пушкин и Онегин. Гравюра Е. Гейтмана по рисунку А. Нотбека (1829 г.).
Известные стихи по поводу этой картинки (. не плюй в колодец, милый мой.) цитировать не буду.
Служивши чесно, без пороку,
З боргів покійник батько жив,
Три бали він давав щороку
І все за вітром розпустив.
Життя Онєгіну сприяло:
Madame* його гляділа дбало,
А там Monsieur* узяв до рук,—
І всім на втіху ріс малюк.
Monsieur l’Abbe, француз убогий,
Щоб хлопчик сил не витрачав,
Всього жартуючи навчав,
В моралі був не дуже строгий,
Так-сяк за пустощі корив
І в Літній сад гулять водив.
І ще цитата з Онегіна .
в перекладі Рильського:
В театрі повно: ложі сяють;
Партер и крісла - все кипить;
В райку і плещуть і гукають, -
І от завіса вже шумить.
Осяяна, напівефірна,
Смичкові владному покірна,
Стоїть Істоміна. Вона
На 'дній нозі посеред кола
Кружляє звільна - і за мить
Легкий стебок, і вже летить,
Летить як пух від уст Еола,
То вигне стан свій, то зів'є
І ніжкою об ніжку б'є.
Ленский. Рисунок Пушкина на рукописи «Евгения Онегина».
Найбільш прийнятний переклад
"Евгений Онегин"
перевод Набокова
My uncle, in the best tradition,
By falling dangerously sick
Won universal recognition
And could devise no better trick.
``My uncle -- high ideals inspire him;
but when past joking he fell sick,
he really forced one to admire him --
and never played a shrewder trick.
сборник Laurel Reader, полностью посвящен творчеству Пушкина.
Dell Publishing, 1961
"My uncle's life was always upright
And now that he has fallen ill
In earnest he makes one respect him:
He is a pattern for us still.
А.С.Пушкин и Св. Филарет. Миниатюра. Псков, 1990 годы.
Архимандрит Зинон
Exegi monumentum*
(Пер. М. Рыльского)
Я пам'ятник собі воздвиг нерукотворний,
Тропа народна там навіки пролягла,
Олександрійський стовп, в гордливості незборний,
Йому не досягне чола.
Ні, весь я не умру, я в лірі жити буду,
Від праху утече нетлінний заповіт,—
І славу матиму, допоки серед люду
Лишиться хоч один піїт.
Про мене відголос пройде в Русі великій,
І нарече мене всяк сущий в ній язик,
І гордий внук слов'ян, і фінн, і нині дикий
Тунгус, і друг степів калмик.
І довго буду тим я дорогий народу,
Що добрість у серцях піснями викликав,
Що в мій жорстокий вік прославив я Свободу
І за упалих обставав.
Виконуй божеське, о музо, повеління,
Огуди не страшись, вінця не вимагай,
Спокійна завжди будь на кривди й на хваління
І в спір із дурнем не вступай.
В разночтении "Вiд праху утече нетлiнний заповiт" есть кодовое для украинцев слово "заповiт". Как известно, это название стихотворения нашего гения Т.Г. Шевченко. "Памятник" А.С. Пушкина не носит характер завещания, но в украинской литературе такое стихотворение уже есть, и оно имело и имеет сакральное значение как для всей нации, так и для национальной культуры. Не случайно именно это произведение издано в переводе на 150 языков, как поэтический символ Украины. И переводчик объединяет идею бессмертия автора с одним из значимых понятий украинской культуры.
Переклади Максима Рильського
Я пережив свої бажання,
Я розлюбив юнацькі сни;
Лишилися мені страждання,
Порожні вицвіти весни.
Під бурями лихої долі
Зів'яв квітучий мій вінець;
Живу в самотнім, вічнім болі
І жду: чи прийде мій кінець?
Так восени, як хижим свистом
Зима з-за гаю засвистить,
Один — на дереві безлистім
Листок запізнений тремтить.
Щасливе юності незнання
Збентежив геній мій лихий,
Моє навіки існування
Він підкорив душі своїй.
Дивитися його очима
Я на життя відтоді став,
З його словами неясними
Улад мій голос зазвучав.
На світ я глянув оком ясним
І здивувався в тишині;
Невже здавався він мені
Таким величним і прекрасним?
Чого у нім я, молодий,
Шукав, жадобою повитий?
Кого, в огні юнацьких мрій,
Я не стидавсь боготворити?
І на людей я погляд звів,
Пиху побачив і мерзоту,
Побачив суддів-шахраїв
І рідну злочину глупоту.
Перед юрбою боязких,
Жорстоких, суєтних, холодних
Безсилий голос благородних
І правда викликає сміх.
Я згоден — мудрі ви, народи!
Пощо свободи вільний клич?
Стадам навіщо дар свободи?
Їх різать, стригти,— певна річ!
Їх спадщина із роду в роди —
Ярмо із брязкальцем та бич.
Не буду я тужить по розах,
Зів'ялих ранньої пори;
До серця й виноград на лозах,
Що в гронах визрів край гори,
Краса долин, що тішить зори
Під осінь, повну ясноти,
Продовгуватий і прозорий,
Як діви юної персти.
Прощание А.С. Пушкина с морем. 1877 Репин - Айвазовский
Фонтанові бахчисарайського палацу
Фонтане любощів живий!
Приніс я в дар тобі дві рози.
Люблю немовчний гомін твій
І поетичні чисті сльози.
Твій срібний пил свіжить мені
Чоло студеною росою.
Ах, лийся, лийсь передо мною,
Дзвени, дзвени про давні дні!
Фонтане любощів печальний!
Я також мармур твій питав;
Хвалу почув країні дальній;
Та про Марію ти мовчав.
Світило пишного гарему!
Невже забуто промінь твій?
Чи про Марію та Зарему
Всю повість виткано із мрій?
І, може, тільки сну тремтіння,
Уяви пристрасної пал —
Скороминущі ті видіння,
Душі неясний ідеал?
Пливли ми радісним гуртом;
Ті парус прямо напинали,
Ті одностайно ударяли
Об воду веслами. Кругом
Синіло море. Наш стерничий
Байдак у далеч мудро вів;
А я — безжурний, для плавців
Пісні співав. Аж налетів
Шумливий вихор таємничий,
І все поглинули вали.
Мене одного принесли
На берег хвилі білопінні;
По-давньому співаю я,
І риза змочена моя
Під сонцем сохне на камінні.
В степу життя, сумнім та безбережнім,
Три джерела пробились потайні:
Струм юності із розмахом бентежним
Кипить, біжить у шумі та вогні;
Кастальський струм, натхнення благородне,
В степу життя вигнанців веселить;
Останній струм — струм забуття холодний,
Він найсолодше душу нам свіжить.
Кавказ підо мною. Один в вишині
Стою над снігами край яру страшного;
Орел, зо шпиля підлетівши стрімкого,
Ширяє недвижно зо мною врівні.
Тут бачу, як струмні з-між гір виникають,
Як грізні обвали додолу шугають.
У мене в ногах тут збіговища хмар.
І скель понад ними мертвотні громади,
І ринуть шумливі крізь них водоспади;
А нижче — лиш мох та посохлий чагар;
А там уже — розкіш зеленого гаю,
Де пташка щебече, де олень плигає.
Ще далі, мов гнізда, і житла людські,
І вівці пасуться в гірській полонині,
І ходінь пастух по веселій долині,
Де хвилі Арагви шумують легкі,
Де вбогий здобичник з-за скелі чатує,
І Терек кипучий реве та лютує;
Шумить він та виє, як звір молодий,
Що їжу побачив крізь грати холодні,
Він б'ється об берег у злості неплодній
І лиже підступно він камінь німий.
Дарма! ні поживи йому, ні розради:
Навік його грізні затисли громади.
Жив на світі рицар бідний,
Простий серцем, мовчазний,
З виду хмурий, непогідний,
Духом смілий і прямий.
Мав він видиво єдине,
Непіддаване уму,
І воно з тії хвилини
В серце врізалось йому.
Близ Женеви, в мить щасливу,
На шляху біля хреста
Бачив він Марію-діву,
Матір господа Христа.
Повен думкою палкою,
На жінок він не зважав
І до гробу ні з одною
Ані слова не сказав.
Він увесь свій вік короткий
Сталлю лоб свій закривав
І собі на шию чотки
Замість шарфа прив'язав.
Ні Отцю, ні Духу й Сину
Не молився паладин,
Мав молитву лиш єдину,
Дивна був людина він.
Він проводив цілі ночі
Перед образом святим,
Лиш на Діву зводив очі
Він у захваті сумнім.
Повен вірою й любов'ю,
Вірний обраній меті,
Ave, Mater Dei* кров'ю
Написав він на щиті.
І в той час, як паладини,
Страх і помста ворогам,
По рівнинах Палестини
Мчались в честь коханих дам —
Lumen coelum, sancta rosa!**
Він ревів, як ураган,
І, мов грім, його погроза
Побивала мусульман.
Він вернувсь у замок дальній,
До похмурих, давніх стін,
І в любові вмер печальній
Без дарів причастя він.
Як із світом він прощався,
Дух лукавий прилетів,
Душу рицаря збирався
До своїх забрать країв:
Він, мов, богу не молився,
Він не відав, мов, поста,
Непристойно залюбився
Він у матінку Христа.
Та пречиста захистила
Від докорів тих його,
В царство вічнеє впустила
Діва рицаря свого.
---------------------
* Радуйся, матір божа (лат.).— Ред.
** Світло небес, свята трояндо (лат.).— Ред.
Scorn not the sonnet, critic.
Wordsworth*
Суворий Дант не зневажав сонета;
Петрарка в нім кохання виливав;
Кохався в грі його творець Макбета;
Про сум гіркий Камоенс ним співав.
І в наші дні чарує він поета:
Вордсворт його за речника обрав,
Змінивши світу марного тенета
На хвилювання вільних вод і трав.
У горами лямованій Тавріді
В його рядки, суворіші від міді,
Співець Литви чуття свої вкладав.
У нас іще його не знали діви,
Коли для нього Дельвіг забував.
Гекзаметра священного мотиви.
--------------------
* Не зневажай сонета, критику. Вордсворт (англ.).— Ред.
Не безліччю картин уславлених майстрів
Я завжди скрасити хотів свої кімнати,
Щоб гості їх могли побожно оглядати,
Здаля вслухаючись у вироки знавців.
У простім закутку, серед німих трудів,
Одну картину я хотів би споглядати,
Одну: щоб з полотна, як з неземних країв,
Спаситель кроткий наш і непорочна мати
Вона з величністю, він з розумом в очах —
Дивились лагідно, у приязних огнях,
Самі, без ангелів, під пальмою Сіона.
Збулось бажання це в житті моїм. Творець
Тебе мені послав, тебе, моя Мадонна,
Краси небесної божественний взірець.
Безумних літ веселощі свавільні
Тяжкі мені, як спогади похмільні.
Та як вино — печаль моя стара,
Що старшає, то сили набира.
Мій шлях сумний. Віщує труд і горе
Прийдешності розбурханої море.
Але не хочу, друзі, умирать;
Я хочу жить, щоб мислити й страждать,
І відаю, у дні турботи й лиха
Життя мені скрашатиме утіха;
Не раз іще, у радості й сльозах,
Гармонію ловитиму в піснях,
І — мариться — смутне моє смеркання
Любов осяє усміхом прощання.
І далі ми пішли — і страх мене обвив.
Моторний бісик там, підкорчивши копито,
Якогось лихваря над полум'ям крутив.
Гарячий падав жир в закопчене корито,
І лопавсь на вогні обсмалений лихвар.
А я: «Скажи мені, що в карі сій відбито?»
Віргілій же мені: «Є зміст у кожній з кар,
Мій сину: лиш користь державши на приміті,
Жир боржників своїх смоктав сей батько скнар
І їх безжалісно крутив на вашім світі».
Тут грішник смажений протяжно заквилив:
«О, краще б я тонув у Леті льодовитій!
О, коли б зимний дощ цю шкуру остудив!
Сто я на сто терплю: відсоток нечуваний!»
Тут звучно лопнув він — я очі опустив.
Почувся дух тоді (о диво!) препоганий,
Немов зіпсоване розбилося яйце,
Чи сіркою курив челядник лікарняний
Я носа затулив, я відвернув лице,
Та мудрий вождь мене провадив далі й далі
І каменя підняв за мідне він кільце,
Зійшли ми вниз — і я узрів себе в підвалі.
Тоді я демонів побачив чорний рій,
На зграю віддалік похожий мурашину —
Ті біси тішились у грі якійсь гидкій:
В склепіння пекла там піднісши верховину,
Скляна підносилась, як Арарат, гора —
І відкидала тінь на хмуру всю рівнину.
Розпікши на вогні тяжкий чавун ядра,
Котили вниз чорти смердючими руками
Ядро — і в тім була ота пекельна гра.
Гора розпалася колючими зірками.
Тут інших роганів нетерпеливий рій
По жертву кинувся з жахливими словами.
Жону з сестрицею взяли вони мерщій
І заголили їх, і вниз пустили з криком —
Ті покотилися по площині скляній.
Волали — я почув — вони з одчаєм диким;
А скло їх різало, впивалось в тіло їм —
Чорти ж стрибали вкруг із реготом великим.
Дививсь я віддалік у роздумі тяжкім.
Вірші в перекладі Миколи Зерова
Джерело: З книги: Микола Зеров. Твори в двох томах. К. Дніпро, 1990.
Ні, не питай, чому тужлива дума
Серед забав оповива мене,
Чому мій зір блукає, повен суму
Чому життя не надить чарівне.
Та й не питай, чому навік душею
Я розлюбив веселість і любов.
I жодної не назову своєю:
Хто раз кохав, не покохає знов,
Хто щастя знав, той щастя не зазнає.
Коротка мить — і радості нема.
Від юних днів, від пестощів і раю
Нам тягота лишається сама.
Що в імені тобі моїм?
Воно замре, як сплеск бентежний
Об камінь дальній надбережний,
Як шелест у гаю нічнім.
Воно між пам'ятних листків
Зоставить слід незрозумілий,
Як візерунок на могилі
Із мертвих чужомовних слів.
Що в ньому? Глибоко й давно
Забуте у нових поривах,
Душі твоїй не дасть воно
Ні дум, ні споминів щасливих.
Та в день журби, в самотині,
Його крізь тугу прокажи ти,
Промов: є серце, де мені
У спогаді припало жити.
Я пам'ятник собі поставив незотлінний,
До нього вік людська не заросте тропа,
Що перед ним чоло і камінь непоклінний
Александрійського стовпа?
Ні, я не ввесь умру. У лірнім заповіті
Душа переживе видимий мій кінець,
I славен буду я, допоки в білім світі
Лишиться хоч один співець.
Полине гомін мій скрізь по Русі великій,
I знатиме мене усяк її язик,
I гордий внук слов'ян, і фінн, і нині дикий
Тунгуз, і степовий калмик.
I довго житиму я в пам'яті народу,
Що добрі почуття я лірою плекав,
Що в мій суворий вік я звеличав свободу
I за подоланих благав.
О музо! наслухай господнього веління:
Не прагнучи вінця, оподаль від борні
Стрівай байдужістю і осуд, і хваління,
I блазня присуди дурні.
Из книги Вересаева "Жизнь Пушкина", практически запрещенной при советской власти.
Я должен вам сказать о том, что очень в настоящее время занимает Москву, особенно московских дам. Пушкин, молодой и знаменитый поэт, здесь. Все альбомы и лорнеты в движении; раньше он был за свои стихи сослан в свою деревню. Теперь император позволил ему возвратиться в Москву. Говорят, у них был долгий разговор, император обещал лично быть цензором его стихотворений и, при полном зале, назвал его первым поэтом России. Публика не может найти достаточно похвал для этой императорской милости.
ФР. МАЛЕВСКИЙ -- своим сестрам, 27 сент. 1826 года, из Москвы. Ladislas Mickiewicz. Adam Mickiewicz, sa vie et son oeuvre. Paris. Albert Savine ed.,1888, p.81.
Помнится и слышится еще, как княгиня Зинаида Волконская в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним пропела элегию его "Погасло дневное светило". Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала на лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был несомненное выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения.
КН. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ. Полн. собр. соч. VII, 329
Пушкин, приехавший в Москву осенью 1826 г. вскоре понял Мицкевича и оказывал ему величайшее уважение. Любопытно было видеть их вместе. Проницательный русский поэт, обыкновенно господствовавший в кругу литераторов, был чрезвычайно скромен в присутствии Мицкевича, больше заставлял его говорить, нежели говорил сам, и обращался с своими мнениями к нему, как бы желая его одобрения. В самом деле, по образованности, по многосторонней учености Мицкевича Пушкин не мог сравнивать себя с ним, и сознание в том делает величайшую честь уму нашего поэта .
КС. А. ПОЛЕВОЙ. Записки, 171.
В прибавлениях к посмертному собранию сочинений Мицкевича, писанных на французском языке, рассказывается следующее: Пушкин, встретясь где-то на улице с Мицкевичем, посторонился и сказал: "С дороги двойка, туз идет!" На что Мицкевич тут же отвечал: "Козырная двойка и туза бьет!"
Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ. Полн. собр. соч. VII, 309.
Мой милый Соболевский, -- я снова в моей избе. Восемь дней был в дороге, сломал два колеса и приехал на перекладных. Дорогою бранил тебя немилосердно, но в доказательство дружбы посылаю тебе мой itineraire //путевой дневник (фр.)// от Москвы до Новгорода. Это будет для тебя инструкция.
У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармезаном макарони,
Да яишницу свари.
На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (именно котлет)
И отправься налегке.
Как до Яжельбиц дотащит
Колымагу мужичок,
То-то друг мой растаращит
Сладострастный свой глазок!
Поднесут тебе форели!
Тотчас их варить вели.
Как увидишь: посинели,
Влей в уху стакан Шабли.
Чтоб уха была по сердцу,
Можно будет в кипяток
Положить немного перцу,
Луку маленький кусок -
Яжельбицы первая станция после Валдая. В Валдае спроси, есть ли свежие сельди? если же нет,
У податливых крестьянок
(Чем и славится Валдай)
К чаю накупи баранок
И скорее поезжай.
ПУШКИН -- С. А. СОБОЛЕВСКОМУ, 9 ноября 1826 г. из Михайловского.
Я пригласил Пушкина к себе, отдал ему пакет лично, который им при мне и распечатан. По отобрании же от него, г. Пушкина, надлежащего показания, оное вместе с теми стихами запечатаны в присутствии моем его собственною печатью и таковою же моею в особый конверт, который при сем честь имею препроводить.
А. С. ШУЛЬГИН, моск. обер-полицмейстер -- Комиссии военного суда, 27 янв,
1827 г. П-н и его совр-ки, XI, 30.
(Стихи оказались непропущенным цензурою отрывком из пушкинской элегии "Андрей Шенье", над которым кто-то надписал: "На 14 декабря").
Сии стихи действительно сочинены мною. Они были написаны гораздо прежде последних мятежей и помещены в элегии Андрей Шенье, напечатанной с пропусками в собрании моих стихотворений. Они явно относятся к французской революции, коей А. Шенье погиб жертвою. (Следует подробное объяснение отдельных стихов отрывка). Все сии стихи никак, без явной бессмыслицы, не могут относиться к 14 декабрю. Не знаю, кто над ними поставил сие ошибочное заглавие. Не помню, кому мог я передать мою элегию А. Шенье. Для большей ясности повторяю, что стихи, известные под заглавием "14 декабря", суть отрывок из элегии, названной мною Андрей Шенье .
АЛЕКСАНДР ПУШКИН. 27 янв. 1827 г. Москва. П-н. и его совр-ки, XI, 31.
В 1827 г. когда мы издавали "Московский Вестник", Пушкин дал мне напечатать эпиграмму: "Лук звенит" (на А. Н. Муравьева). Встретясь со мною через два дня по выходе книжки, он сказал мне: "А как бы нам не поплатиться за эпиграмму". -- Почему? -- "Я имею предсказание, что должен умереть от белого человека или от белой лошади. Муравьев может вызвать меня на дуэль, а он не только белый человек, но и лошадь".
М. П. ПОГОДИН. Рус. Арх. 1870, стр. 1947.
В 1827 году Пушкин учил меня боксировать по-английски, и я так пристрастился к этому упражнению, что на детских балах вызывал желающих и нежелающих боксировать, последних вызывал даже действием во время самых танцев. Всеобщее негодование не могло поколебать во мне сознания поэтического геройства, из рук в руки переданного мне поэтом-героем Пушкиным. Последствия геройства были, однако, для меня тягостны: меня перестали возить на семейные праздники.
Пушкин научил меня еще и другой игре.
Мать моя запрещала мне даже касаться карт, опасаясь развития в будущем наследственной страсти к игре. Пушкин во время моей болезни научил меня играть в дурачки, употребив для того визитные карточки, накопившиеся в новый 1827 год. Тузы, короли, дамы и валеты козырные определялись Пушкиным, значение остальных не было определенно, и эта-то неопределенность и составляла всю потеху: завязывались споры, чья визитная карточка бьет ходы противника. Мои настойчивые споры и цитаты в пользу Первенства попавшихся в мои руки козырей потешали Пушкина, как ребенка. Эти непедагогические забавы поэта объясняются его всегдашним взглядом на приличие. Пушкин неизменно в течение всей своей жизни утверждал, что все, что возбуждает смех, -позволительно и здорово, все, что разжигает страсти, -- преступно и пагубно. Он так же искренно сочувствовал юношескому пылу страстей и юношескому брожению впечатлений, как и чистосердечно, ребячески забавлялся с ребенком.
Кн. ПАВЕЛ ВЯЗЕМСКИЙ. Сочинения, стр. 511 -- 513.
Это было в Москве. Пушкин, как известно, любил играть в карты, преимущественно в штосс. Играя однажды с А. М. Загряжским, Пушкин проиграл все бывшие у него деньги. Он предложил, в виде ставки, только что оконченную им пятую главу "Онегина". Ставка была принята, так как рукопись эта представляла собою тоже деньги, и очень большие (Пушкин получал по 25 руб. асс. за строку), -- и Пушкин проиграл. Следующей ставкой была пара пистолетов, но здесь счастье перешло на сторону поэта: он отыграл и пистолеты, и рукопись, и еще выиграл тысячи полторы. Н. П. КИЧЕЕВ, со слов А. М. ЗАГРЯЖСКОГО. Рус. Стар. 1874, т. 9, стр. 564.
Никакая игра не доставляет столь живых и разнообразных впечатлений, как карточная, потому что во время самых больших неудач надеешься на тем больший успех, или просто в величайшем проигрыше остается надежда, вероятность выигрыша. Это я слыхал от страстных игроков, напр. от Пушкина (поэта). Пушкин справедливо говорил мне однажды, что страсть к игре есть самая сильная из страстей.
Ал. Н. ВУЛЬФ. Дневник. Л. Майков, 190, 211.
(1834 - 1836). В числе гулявшей по Невскому публики почасту можно было приметить и А. С. Пушкина, но он, останавливая и привлекая на себя взоры всех и каждого, не поражал своим костюмом, напротив, шляпа его далеко не отличалась новизною, а длинная бекешь его тоже старенькая. Я не погрешу перед потомством, если скажу, что на его бекеши сзади на талии недоставало одной пуговки. Отсутствие этой пуговки меня каждый раз смущало, когда я встречал А. С-ча и видел это. Ясно, что около него не было ухода. Прогуливался он то с графом Нессельроде, бывшим министром иностр. дел, то с Воронцовым-Дашковым, которого, по улыбающейся фигуре, белому жилету и галстуху, называли вечным именинником. Тут же почасту гулял и отец Пушкина, Сергей Львович. Красноватое его лицо и, кажись, рябоватое было далеко не привлекательно, но то замечательно, что я никогда не встречал его вместе с сыном.
Н. М. КОЛМАКОВ. Очерки и воспоминания. Рус. Стар. 1891, т. 70, стр. 665.
Пушкин был характера весьма серьезного и склонен, как Байрон, к мрачной душевной грусти, чтоб умерять, уравновешивать эту грусть, он чувствовал потребность смеха; ему не надобно было причины, нужна была только придирка к смеху! В ярком смехе его почти всегда мне слышалось нечто насильственное, и будто бы ему самому при этом невесело на душе. Неожиданное, небывалое, фантастически-уродливое, не в натуре, а в рассказе, всего скорее возбуждало в нем этот смех; и когда кто-либо другой не удовлетворял его потребности в этом отношении, так он сам, при удивительной и, можно сказать, ненарушимой стройности своей умственной организации, принимался слагать в уме странные стихи, - умышленную, но гениальную бессмыслицу! Сколько мне известно, он подобных стихов никогда не доверял бумаге. Но чтоб самому их не сочинять, он всегда желал иметь около себя человека милого, умного, с решительною наклонностью к фантастическому: - "скажешь ему: пожалуйста, соври что-нибудь! И он тотчас соврет, чего никак не придумаешь, не вообразишь!"
Бар. Е. Ф. РОЗЕН. Ссылка на мертвых. Сын Отечества, 1847, кн. 6, отд. III, стр. 27.
Брюлов говорил про Пушкина: "какой Пушкин счастливец! Так смеется, что словно кишки видны!"
АРК. ОС. РОССЕТ. Рус. Арх. 1882, I, 246.
Когда Пушкин хохотал, звук его голоса производил столь же чарующее действие, как и его стихи.
А. С. ХОМЯКОВ по записи БАРТЕНЕВА. Рус. Арх. 1899, II, 146.