Лошади в жизни и творчестве А. С. Пушкина
В доавтомобильную эпоху лошади играли в жизни людей исключительно важную роль. Без них невозможны были ни сухопутные путешествия, ни сражения, ни сельскохозяйственные работы. Поэтому и символика лошади многообразна, как сама жизнь. Лошадь в зависимости от масти и обстоятельств символизирует свет и тьму, мудрость и быстроту мысли, скорость передвижения и бег времени, жизнь и смерть, женскую грацию и мужество, любовное вожделение и благородство. Крылатый конь Пегас – общеизвестный символ поэтического творчества.
Лошадь была не просто транспортным средством. Хороший конь дорогого стоил, к нему относились как к товарищу и соратнику, его любили, холили и лелеяли. А.С. Пушкин в этом отношении, конечно, не исключение. Поэт был ловким наездником, любил прогулки верхом в любое время года, много путешествовал в экипажах. Наслаждение от верховой езды воспето им в стихах[1]:
Как быстро в поле, вкруг открытом,
Подкован вновь, мой конь бежит!
Как звонко под его копытом
Земля промёрзлая звучит!
«Как быстро в поле, вкруг открытом…». 1828
Пороша. Мы встаём и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами[2]…
«Зима. Что делать нам в деревне. ». 1829
Ведут ко мне коня; в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника несёт,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промёрзлый дол и трескается лёд.
Осень. IX. 1833
Однако зимой верховая езда по скользкому льду была опасна даже для такого хорошего наездника, как Пушкин. 28 января 1825 года он писал П.А.Вяземскому из Тригорского в Москву: «Пишу тебе в гостях с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия». Скорее всего, это событие Пушкин имел в виду в XLIII строфе IV главы «Евгения Онегина»:
В глуши что делать в эту пору?
Гулять? Деревня той порой
Невольно докучает взору
Однообразной наготой.
Скакать верхом в степи суровой?
Но конь, притупленной подковой
Неверный зацепляя лёд,
Того и жди, что упадёт.
Известно три конных автопортрета поэта. Первый автопортрет он набросал карандашом в 1826 году в черновиках V главы «Евгения Онегина» (ПД 836, л. 42). Пушкин изобразил себя в широкополой шляпе, ловко сидящим на жеребце. Поза всадника статична, но в ней чувствуется внутреннее напряжение, словно он вот-вот собирается пришпорить своего коня. Жеребец очень красив. Возможно, это тот самый аргамак, которого упоминает Н.М. Языков в стихотворном послании к П.А. Осиповой от 8 декабря 1827 года[3]:
И часто вижу я во сне:
И три горы, и дом красивый,
И светлой Сороти извивы
.
И те отлогости, те нивы,
Из-за которых вдалеке
На золотом аргамаке[4],
Заморской шляпою покрытый,
Спеша в Тригорское, один -
Вольтер, и Гёте и Расин -
Являлся Пушкин знаменитый.
Два других конных автопортрета Пушкина относятся к 1829 году и связаны с путешествием поэта в Арзрум к месту военных действий. Оба портрета очень динамичны. Первый находится в черновике стихотворения «Делибаш» (ПД 911): поэт мчится на лошади в широкополой шляпе и бурке на фоне пологих гор. В стихах говорится о схватке бесстрашного турецкого воина делибаша с не менее отважным русским казаком. Продолжением этой темы стало изображение мчащегося турецкого бойца с обнажённой саблей, сделанное поэтом в альбоме (ПД 1723) своей московской знакомой Елизаветы Николаевны Ушаковой[5]. В этом же альбоме (л. 74 об.) находится самый известный конный автопортрет Пушкина в бурке и с копьём. Пушкин словно «примерял» на себя роль участника сражений с турками, очевидцем которых ему довелось быть.
Необычным и очень оригинальным автопортретом поэта является тот, где поэт изобразил себя в виде… лошади. В автографе стихотворения «Андрей Шенье» (ПД 835, л. 60 об.) среди красивых конских голов начертан вытянутый, имеющий сходство с одновременно с лошадью и обезьяной, но вполне узнаваемый профиль поэта[6]. Пушкин на этот раз «примерял» на себя образ лошади, приоткрывая тайны своей «творческой лаборатории», когда автор «перевоплощается» в своих героев, даже если это животные. В стихотворении «Андрей Шенье» многие строки посвящены именно поэтическому творчеству, осмыслению роли поэта в обществе, хотя напрямую автопортрет в образе лошади с текстом стихотворения «Андрей Шенье» не связан. Кони здесь упоминаются в переносном смысле. Перед казнью французский поэт на минуту усомнился в правильности выбора своего творческого поприща:
…Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто направлять бессильные бразды?
Согласно «Словарю языка Пушкина»[7], поэт упоминает лошадей 579 раз в таких вариантах: лошадь (277), лошадка (6), лошак (2), конь (269), кобыла (9), кобылица (3), кобылка (7), жеребец (6). Кроме того, 11 раз встречается в его произведениях легендарный Пегас. Слово «лошадь» чаще употребляется Пушкиным в прозаических произведениях при упоминании гужевого транспорта. В стихах преимущественно фигурирует более поэтическая форма «конь», причём без соотнесения с полом:
Но знаешь: не велеть ли санки,
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня.
Зимняя дорога. 1829.
В рукописях Пушкина многочисленны изображения лошадей, полных красоты, изящества, экспрессии движений. Голова лошади - самый первый рисунок поэта в лицейской тетради (ПД 829, л. 26). Это автоиллюстрация к стихотворению «Усы» о разудалом гусаре, которому мудрец даёт наставления:
Весёлый гость, любовник пылкий,
За чьё здоровье бьёшь бутылки?
Коня, красавиц и усов.
На л. 33 поэт вновь набросал голову лошади в черновике стихотворения «Разлука»[8], где говорится о страданиях покинутого любовника. Лошадь склонилась, видимо, к воде. Изображение расположено возле слов «О милый друг!», в окончательном варианте «О, милая…»:
О милая, повсюду ты со мною:
Но я уныл и втайне я грущу.
Блеснёт ли день за синею горою,
Взойдёт ли ночь с осеннею луною –
Я всё тебя, прелестный друг, ищу…
На первый взгляд, рисунок не имеет отношения к стихотворению. Но если вспомнить, что лошадь может символизировать женскую красоту и любовное вожделение, все становится ясным. Лошадиная голова на рисунке вполне женственна.
В ранней поэме Пушкина «Монах» соблазняемый бесом отшельник Панкратий во сне
В зелёный лес, как белоусый паж,
Как лёгкий конь, за девкою погнался.
Позднее поэт будет не раз обращаться к эротической символике лошади, однако в лицейской тетради она скорее исключение, чем правило. И в стихах, и на рисунках конь – знак героической темы, символ мужества и воинской отваги[9]:
Толпа наездников младых
В дубраве едет молчаливой,
Дрожат и пышут кони их,
Главой трясут нетерпеливой.
Наездники. 1816
Мой конь в ряды врагов орлом
Несётся с грозным седоком.
Послание к Юдину. 1815
Ретивы кони бранью дышат,
Усеян ратниками дол,
За строем строй течёт, все местью, славой дышат,
Восторг во грудь их перешёл.
Воспоминания в Царском Селе. 1814.
В лицейской тетради на л. 45 юный Пушкин изобразил увитую цветами урну на холме, скорее всего, могильном. Над нею – раскидистое дерево с висящей на ветке лирой. На обороте этого листа под черновиком неоконченной элегии «Позволь душе моей открыться пред тобою…» поэт нарисовал саблю, пистолет и коня без всадника[10], покрытого попоной, набросал портрет гусара. Рисунки с текстом элегии прямо не связаны. С одной стороны, это своего рода иллюстрация к стихотворению А.В. Жуковского «Певец», где говорится о могиле поэта, а, с другой стороны, возможно, какой-то новый замысел о гибели певца на дуэли или в схватке. Позднее он воплотится в «Евгении Онегине». А образ коня без седока, бродящего около погибшего хозяина или одиноко скачущего с поля сражения, в творчестве Пушкин встречается неоднократно:
Вкруг холма обходит друг сильного – конь;
В очах горделивых померкнул огонь,
Он бранную голову клонит.
Беспечным копытом бьёт камень долин
И смотрит на латы – конь верный один,
И дико трепещет и стонет.
Сражённый рыцарь. 1815
Вокруг Руслана ходит конь,
Поникнув гордой головою,
В его глазах исчез огонь!
Не машет гривой золотою,
Не тешится, не скачет он
И ждёт, когда Руслан воспрянет.
Но князя крепок хладный сон,
И долго щит его не грянет.
Руслан и Людмила. Песнь 7. 1819
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мёртвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве…
Сказка о золотом петушке. 1834
Расторгну цепь судьбы жестокой,
Влечу я с братьями в огонь,
Влечу грозой! – и одинокой
В долину выбежит мой конь.
Наездники. 1816
Образ коня в поэзии часто ассоциируется с вольностью и свободой. Прекрасные зарисовки вольных лошадей, сделанные с удивительным мастерством, часто встречаются в пушкинских автографах[11].
В черновике «Кавказского пленника» (ПД 46, л. 4) Пушкин рисует осёдланную лошадь, скачущую без седока, около стихов:
Свобода! он одной тебя
Ещё искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевлённые тобою,
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.
В рукописи неоконченной поэмы «Тазит» (ПД 842, л. 6) есть зарисовка памятника Петру I в Петербурге, но без фигуры императора-реформатора. Так Пушкин ещё в 1829 году обозначил замысел поэмы «Медный всадник», но не только это. Л.А. Краваль отметила: «Думается, что конь со скалой, но без всадника – это Россия «без удерживающего». Поэтому на рисунке конь – это не «гордый конь», конь-огонь, а грациозная трепетна лошадка, цивилизованная, экипированная. Испуганная, зависшая над бездной; потому и раздавленный было змей поднял голову, потому и скала треснула»[12]. В линии трещины, ассоциировав её с картой, исследовательница увидела очертания кавказского побережья Чёрного моря и Каспия и сделала интересный вывод: «Рисунок наглядно показывает, как мысль об усмирении беспокойных горских народов, о проповедании Евангелия на Кавказе из поэмы о черкесе-христианине Тазите переселилась в идею самодержавия «Медного всадника».
Идея уподобления государственного управления обузданию строптивых лошадей прозвучала у Пушкина в «Борисе Годунове». В сцене в царские палатах слова Басманова Годунову таковы:
Всегда народ к смятенью тайно склонен:
Так борзый конь грызёт свои бразды;
На власть отца так отрок негодует;
Но что ж? конём спокойно всадник правит,
И отроком отец повелевает.
В «Медном всаднике» конь – грозный, поднявшийся на дыбы, символизирует мощь обновлённой петровской России:
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сём коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Образы Петра I на коне в «Медном всаднике» и «Полтаве» перекликаются:
Выходит Пётр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия гроза.
Идёт. Ему коня подводят.
Ретив и смирен верный конь.
Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могущим седоком.
Смелое поведение боевых лошадей, которые во время битвы становятся соратниками воинов, явно привлекает поэта:
Нетерпеливый конь кипит
И снег копытом мочным роет.
Руслан и Людмила. Песнь 5.
Сражение с Черномором
Блистая в латах, как в огне,
Чудесный воин на коне
Грозой несётся, колет, рубит,
В ревущий рог, летая, трубит.
То был Руслан. Как божий гром,
Наш витязь пал на басурмана;
Он рыщет с карлой за седлом
Среди испуганного стана.
Где ни просвищет грозный меч,
Где конь сердитый ни промчится,
Везде главы слетают с плеч
И с воплем строй на строй валится…
Руслан и Людмила. Песнь 7.
Сражение с печенегами.
Иначе ведут себя лошади, лишившиеся в схватке седока:
Сражённый в нескольких шагах,
Младой казак в крови валялся,
А конь, весь в пене и пыли,
Почуя волю, дико мчался,
Скрываясь в огненной дали.
Полтава.
Трусливых седоков лошади в сражении не слушаются, сбрасывают их. Таков итог поединка героев поэмы «Руслан и Людмила» Фарлафа с Рогдаем, когда спасающийся бегство Фарлаф оказывается во рву:
Ко рву примчался конь ретивый,
Взмахнул хвостом и белой гривой,
Бразды стальные закусил
И через ров перескочил;
Но робкий всадник вверх ногами
Свалился тяжко в грязный ров,
Земли не взвидел с небесами
И смерть принять уж был готов.
Руслан и Людмила. Песнь 2.
Над таким поведением Пушкин иронизирует в «Евгении Онегине» (Гл. VI, строфа XXXV), отдавая должное «геройству» Зарецкого во время Отечественной войны 1812 года:
И то сказать, что и в сраженье
Раз в настоящем упоенье
Он отличился, смело в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался в плен: драгой залог!
Неоднократно в произведениях Пушкина описывается пугливое, тревожное поведение лошадей при виде мертвецов:
Зарецкий бережно кладёт
На сани труп оледенелый;
Домой везёт он страшный клад.
Почуя мёртвого, храпят
И бьются кони, пеной белой
Стальные мочат удила,
И полетели как стрела.
«Евгений Онегин». Гл. VI. Строфа XXXV.
Подобно ведут себя лошади в стихотворениях «Какая ночь, мороз трескучий…» и «Альфонс садится на коня…». Пугаются кони не только мертвецов, но и бесов. Наиболее ярко это отражено в известном стихотворении «Бесы».
Иногда образ лошади связан у Пушкина с нечистой силой. Герой стихотворения «Гусар» попадает вслед за своей прелестной сожительницей Марусенькой на шабаш ведьм. Марусенька велит своему незадачливому любовнику возвращаться домой, пока цел, и предлагает кочергу в качестве транспортного средства. Гусар не соглашается:
Коня! – На, дурень, вот и конь. –
И точно, конь передо мною.
Скребёт копытом, весь огонь,
Дугою шея, хвост трубою.
- Садись. – Вот сел я на коня,
Ищу уздечки, - нет уздечки.
Как взвился, как понёс меня –
И очутились мы у печки.
Гляжу: всё так же, сам же я
Сижу верхом, и подом мною
Не конь, а старая скамья:
Вот что случается порою…
Интересна автоиллюстрация в черновике (ПД 189) этого стихотворения: гусар, мчащийся на коне, в окружении ведьм на мётлах и прочей нечисти.
Рисунки, запечатлевшие творческие замыслы поэта ещё до их воплощения в слове, в пушкинских рукописях встречаются довольно часто. Среди них есть зарисовки лошадей и всадников. Один из примеров – упомянутый выше рисунок в черновиках «Тазита». Другой яркий пример – два наброска быстро мчащегося паладина в черновике «Полтавы» (ПД 838, л. 52). К сочиняемым в этот момент строкам о допросе Кочубея в тюремной камере Орликом рисунки явно не имеют отношения. Они, по определению Т.Г. Цявловской[13], относятся к замыслу стихотворения «Жил на свете рыцарь бедный…», о паладине, избравшем дамой сердца Пресвятую Богородицу. При виде рисунков вспоминаются строки:
Между тем как паладины
В встречу трепетным врагам
По равнинам Палестины
Мчались, именуя дам,
Lumen coelum, sancta Rosa![14]
Восклицал всех громче он,
И гнала его угроза
Мусульман со всех сторон.
Толкование этих рисунков неоднозначно. Так, Л.И. Краваль[15] увидела сходство более крупно нарисованного поэтом рыцаря, сидящего на коне в статичной позе с гордой осанкой, с силуэтом императора Николая I, которого называли «рыцарем Европы», по словам Генриха Гейне. Рисунок, по мнению исследовательницы, свидетельствует о напряжённом ожидании Пушкиным решения царя по делу о богохульной поэме «Гавриилиада». Нам же представляется, что эти рисунки поэта имеют отношение не только к стихотворению «Жил на свете рыцарь бедный…», но и к картинам Полтавского сражения, (л. 61-68 той же тетради). Русские кавалеристы, защищая своё отечество и свою веру, разили воинов Карла XII и Мазепы, подобно тому, как средневековые рыцари бились с мусульманами.
Великий поэт в своих тетрадях рисует лошадей гораздо чаще, чем любых других животных. В дополнительном 18-м томе собрания сочинений, выпущенного издательством «Воскресение» к 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина опубликовано более 400 рисунков. Лошади изображены на 35-ти из них, кошки – на 10-ти, собаки – на 3-х, змеи - на 3-х. Особенно оригинален рисунок в черновике 8-го письма «Романа в письмах». Это «поясное» изображение лошади в боливаре и сюртуке, которое повернуто на 180 градусов по отношению к тексту и почти наверняка отношения к его содержанию не имеет. Рисунок мог появиться как раньше, так и позже текста: Пушкин иногда заполнял свои тетради в разных направлениях, используя одни и те же листы несколько раз. Вид у нарисованной лошади, на наш взгляд, явно басенный. Возможно, это графическое воплощение размышлений поэта над каким-либо сатирическим произведением, например, над известной басней И.И. Хемницера «Конь верховый», где гордый своим убором и положением конь хвастается ими перед рабочей клячей.
У Пушкина есть произведения, где конь - в числе главных героев. Это, прежде всего, «Песнь о вещем Олеге», сюжет которой заимствован из «Истории государства Российского» Карамзина. Пушкин опоэтизировал предание о гибели князя Олега от укуса змеи, выползшей из черепа его любимого коня. Поэт писал по поводу этого стихотворения А.А. Бестужеву в конце января 1825 г. из Михайловского: «Товарищеская любовь старого князя к своему коню и заботливость о его судьбе есть черта трогательного простодушия, да и происшествие само по себе в своей простоте имеет много поэтического[16]». Иллюстрацией такого отношения служат сцена прощания князя с конём после предсказания кудесника о гибели от него и сцена возле костей умершего коня:
«Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай! Уж не ступит нога
В твоё позлащённое стремя…».
<…>
Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи друг одинокой!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалёкой.
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь![17]»
В этом стихотворении конь верный, любимый, ретивый, бурный, игривый, лёгкий на бег. Поэт перечислил те качества, которые сам ценил в лошадях.
Конь – главный герой последней из шестнадцати «Песен западных славян»:
Что ты ржёшь, мой конь ретивый,
Что ты шею опустил,
Не потряхиваешь гривой,
Не грызёшь своих удил.
Верный конь предвидит скорую гибель хозяина в схватке с врагом, потому и печален:
…Что уж скоро враг суровый
Сбрую всю мою возьмёт
И серебряны подковы
С лёгких ног моих сдерёт;
Оттого мой дух и ноет,
Что на место чепрака
Кожей он твоей покроет
Мне вспотевшие бока».
Здесь отражено поверье о мистических способностях лошадей предвидеть события, влиять на судьбу. Следы этого поверья прослеживаются в нескольких произведениях Пушкина. В I песне «Руслана и Людмилы» Фарлаф и Рогдай вверяют свою судьбу коням:
«Разъедемся, пора! — сказали, —
Безвестной вверимся судьбе».
И каждый конь, не чуя стали,
По воле путь избрал себе.
В «Повестях Белкина» вполне естественное, на первый взгляд, поведение лошадей становится судьбоносным. В повести «Выстрел» упрямство лошади задержало жену графа на прогулке, что дало возможность графу и Сильвио объясниться наедине: «Однажды вечером ездили мы вместе верхом; лошадь у жены что-то заупрямилась; она испугалась, отдала мне поводья и пошла пешком домой; я поехал вперёд…». В «Барышне-крестьянке» есть похожая ситуация: «лошадь Муромского, не бывавшая никогда на охоте, испугалась и понесла. Муромский, провозгласивший себя отличным наездником, дал ей волю и внутренне доволен был случаем, избавляющим его от неприятного собеседника. Но лошадь, доскакав до оврага, прежде ею не замеченного, вдруг кинулась в сторону, и Муромский не усидел. Упав довольно тяжело на мёрзлую землю, лежал он, проклиная свою куцую кобылу, которая тотчас остановилась, как только почувствовала себя без седока…». Этот эпизод привёл к примирению между Муромским и Берестовым, что и предопределило счастливый конец всей повести. В «Метели» заплутавшая во время бурана лошадь ненароком увезла Владимира подальше от церкви села Жадрино, где его ждала невеста, которая из-за этого негаданно обвенчалась с Бурминым, что круто изменило судьбы главных героев.
Неслучайно бег лошади символизирует ход времени, судьбу человека. Эту символику Пушкин использует в стихотворении «Телега жизни» (1823):
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Ведёт, не слезет с облучка…
В последнем четверостишии говорится о старости, сменившей бурную юность и умеренную зрелость:
Катит по-прежнему телега,
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля едем до ночлега –
А время гонит лошадей.
Отдаёт должное поэт и символике лошади, связанной с женской грацией, красотой и эротикой. В стихотворении «Подражание Анакреону» в образе молодой необъезженной кобылицы узнаваема Анна Оленина – девушка, в которую Пушкин был серьёзно влюблён весной-осенью 1828 года и на которой собирался жениться:
Кобылица молодая,
Честь кавказского тавра,
Что ты мчишься, удалая?
И тебе пришла пора;
Не косись пугливым оком,
Ног на воздух не мечи,
В поле гладком и широком
Своенравно не скачи.
Погоди; тебя заставлю
Я смириться подо мной:
В мерный круг твой бег направлю
Укороченной уздой.
Красивая, миниатюрная, грациозная, но при этом ещё и умная, острая на язычок, Оленина была умелой наездницей. Поэт мог видеть её мастерство на кавалькаде в имении Приютино, где не раз гостил у Олениных весной и летом 1828 года. Интересно, что в автографе стихотворения (ПД 838, л. 16) Пушкин сделал удивительно динамичные наброски своенравных кобылиц, мечущих ноги на воздух, резво скачущих. Их фигурки заключают в полукруг последнее четверостишие стихотворения, чем и примечательна эта автоиллюстрация.
Рисунки кобылиц появляются вновь в той же тетради (л. 52, 62) в черновиках поэмы «Полтава». Рядом с описанием начала Полтавского сражения Пушкин набросал даже сцену любви лошадей. К самому тесту рисунки прямого отношения не имеют, зато прослеживается их связь со стихотворением «Кобылица молодая». Рисунки свидетельствуют о несбыточных мечтах поэта о женитьбе на Анне Олениной, чьи портреты, инициалы и анаграммы часто встречаются в черновиках «Полтавы».
Похожими набросками кобылиц поэт покрывает страницу альбома Елизаветы Николаевны Ушаковой (ПД 1723, л. 76). Скорее всего, эти рисунки он сделал в сентябре 1829 года после возвращения из Арзрума: почти рядом (л. 74 об.) находится в альбоме известный автопортрет поэта на коне в бурке. Во время своего путешествия Пушкин видел табуны кобылиц в Калмыкии, бродящие по тучным пастбищам. Но, думается, это только натолкнуло его на идею рисунка. По аналогии с более ранними набросками можно предположить, что так выражена мечта поэта о женитьбе, но уже не на Олениной, а на Наталье Николаевне Гончаровой, которая, кстати, тоже была прекрасной наездницей.
Немало у Пушкина стихов, где речь идёт о совсем других наездниках – седоках мифического крылатого коня Пегаса. В основном это сатирические произведения. В начале ранней поэмы «Монах» (1813) юный Пушкин обращается к Вольтеру:
Вольтер! Султан французского Парнаса,
Я не хочу седлать коня Пегаса,
Я не хочу из муз наделать дам,
Но дай лишь мне твою златую лиру,
Я буду с ней всему известен миру.
В первом своём опубликованном стихотворении «К другу стихотворцу», обращаясь, вероятно, к Кюхельбекеру, Пушкин писал:
Арист! и ты в толпе служителей Парнаса!
Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;
За лаврами спешишь опасною стезёй
И с строгой критикой вступаешь смело в бой.
В нескольких произведениях лицейского периода Пушкин высмеивает под именами Свистова, Хлыстова и Графова известного графомана графа Дмитрия Хвостова, который по ночам писал «трёхстопный вздор»:
Так пишет (молвить не в укор)
Конюший дряхлого Пегаса
Свистов, Хлыстов или Графов
Служитель отставной Парнаса,
Родитель стареньких стихов…
Моему Аристарху. 1815
О ты, высот Парнаса
Боярин небольшой,
Но пылкого Пегаса
Наездник удалой!
Городок. 1815
Дистанцируясь от пресловутого Хвостова, о своём творчестве поэт писал так:
Но сон мой тих! беспечный сын Парнаса,
В ночной тиши я с рифмою не бьюсь,
Не вижу ввек ни Феба, ни Пегаса,
Ни старый двор каких-то старых муз.
Сон. 1816
Совсем в ином тоне выдержано послание к В.Л. Пушкину, сочинённое в том же 1816 году. В нем искрящийся тонким юмором комплимент любимому дяде-стихотворцу:
Я не совсем ещё рассудок потерял
От рифм бахических, шатаясь на Пегасе,
Я не забыл себя, хоть рад, хотя не рад.
Нет, нет — вы мне совсем не брат;
Вы дядя мне и на Парнасе.
В последующие годы к теме Пегаса Пушкин обращается реже, чем в лицейский период. В 1822 году в «Послании цензору» поэт писал о распространявшихся в обход цензуры списках вольнолюбивых стихов:
Парнас не монастырь и не гарем печальный,
И право никогда искусный коновал
Излишней пылкости Пегаса не лишал…
Старый и беззубый «парнасский иноходец» Пегас упоминается в поэме «Домик в Коломне», первые 8 октав которой посвящены «подводным камням» поэтического творчества:
… Пегас
Стар, зуб уж нет. Им вырытый колодец
Иссох. Порос крапивою Парнас;
В отставке Феб живёт, а хороводец
Старушек муз уж не прельщает нас.
И табор свой с классических вершинок
Перенесли мы на толкучий рынок.
В последний раз Пушкин упоминает Пегаса в 1836 году в стихотворении, обращённом к Денису Давыдову при подарке ему «Истории пугачёвского бунта».
Итак, образы лошади, коня, кобылицы проходят через всё литературное творчество Пушкина. Эти образы важны для понимания и восприятия его произведений, хотя и редко являются в них ключевыми. Лошади упоминаются Пушкиным и как участники происходящих событий, и просто в качестве гужевого транспорта, и в разных символических значениях. Изящные, красивые, динамичные изображения лошадей, с любовью начертанные рукой великого поэта, покрывают страницы многих его рукописей, являясь то автоиллюстрациями, то выражением жизненных устремлений, творческих замыслов и впечатлений от пережитого и увиденного им.
Ссылки и комментарии
1 Все произведения А.С.Пушкина цитируются по изданию: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. – М.-Л. Издательство АН СССР, 1949.
2 Сценой псовой охоты начинается поэма А.С. Пушкина «Граф Нулин». На титульном листе автографа поэмы (ПД № 74, л. 2) поэт нарисовал иллюстрацию – всадник, скачущий на коне, впереди которого бежит собака.
3 Языков Н.М. Собрание стихотворений. – М. Советский писатель, 1948.
4 Аргамак – дорогая лошадь арабской породы.
5 Альбом Елизаветы Николаевны Ушаковой. Факсимильное воспроизведение. – М. Logos, 1999.
6 Портрет определён Л.Ф. Карцели. См. Карцели Л.Ф. Мир Пушкина в его рисунках. – М. Московский рабочий, 1988. С. 29-38.
7 Словарь языка Пушкина: в 4 т. – М. Азбуковник, 2000.
8 Этот рисунок и ряд других воспроизводится по изданию: Денисенко С.В. Фомичев С.А. Пушкин рисует. Графика Пушкина. – СПб: Нотабене; Туманов и Ко, 2001.
9 Это отметили в своей книге С.В. Денисенко и С.А.Фомичев. (см. примеч. 8).
10 Осёдланные лошади без всадников не раз встречаются в автографах Пушкина. Двух таких коней на фоне гор и воткнутое в землю копьё Пушкин изобразил на листе приходно-расходной книги Е.Н. Вревской (ПД 805, л. 6 об.), когда приезжал в её имение Голубово в начале октября 1835 года. Л.А. Краваль, считая, что один из портретов на этом листе – изображение М.Ю. Лермонтова, связывает рисунки с поэмой последнего «Хаджи Абрек», опубликованной в журнале «Библиотека для чтения» за август 1835 года.
11 Ряд рисунков, использованных в данной работе, воспроизведён по книге: Эфрос А.М. Рисунки поэта. - М. Academia, 1933. Учтены также приведённые в этой книге комментарии.
12 Краваль Л.А.Рисунки Пушкина как графический дневник. – М. Наследие, 1997. С. 45-46.
13 Цявловская Т.Г. Рисунки Пушкина. – М. Искусство, 1983. С. 74-76.
14 Свет небес, святая роза (лат.).
15 Краваль Л.А.Рисунки Пушкина как графический дневник. – М. Наследие, 1997. С. 68.
16 Подобным образом относится к своему смертельно раненому в сражении коню и Лжедмитрий («Борис Годунов». Сцена в лесу): жалеет его, пытается облегчить смерть. При этом Самозванец совершенно равнодушен к гибели людей.
17 Речь идёт о славянском обычае приносить в жертву коня на могиле хозяина и хоронить вместе с ним, чтобы конь служил ему в загробном мире.
Иллюстрация:
Рисунок А.С. Пушкина. Автопортрет в бурке на лошади и с копьём. ПД 1763, л. 74 об.
Статья опубликована в сборнике:
Хозяева и гости усадьбы Вязёмы. Материалы XV Голицынских чтений. 26-27 января 2008 г. – Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2008.
Версия со всеми рисунками,
упомянутыми в тексте, в архивированном виде опубликована на сайте:
http://elena-nik-egorova.narod.ru в разделе «Литературное творчество».
© Copyright: Елена Николаевна Егорова. 2008
Свидетельство о публикации №208103100016
Замечательное исследование!
Сердечное спасибо от любителя-конника! Сама уже больше двадцати лет с лошадьми! Добро пожаловать на мою страницу!
Спасибо за тёплый отзыв и любовь к лошадям. Зашла к Вам на страничку, кое-что почитала. Особенно понравился рассказ о лебедях. У нас в подмосковной Угреше в монастыре живут белые и чёрные лебеди. Чёрные тоже выводили птенцов не раз.
Привет прекрасному Петербургу!
И после этого Вы утверждаете, что "Конька-Горбунка" написал не Пушкин?!
Ну разумеется, "Конька-Горбунка" написал не Пушкин. В статье говорится о любви к лошадям. Лошадей любили многие поэты, это не значит, что они написали "Конька-Горбунка". Ничего пушкинского, кроме заимствований Ершова из его произведений, и поправленных им первых строк в Коньке-Горбунке нет. И для этого не нужны никакие подсчёты. Манера изложения - не пушкинская, ритмы - не пушкинские, выражения - не пушкинские, напевность - не пушкинская. Нигде, ни в одном черновике, ни в одной хозяйственной тетради, ни в одном листке - нет ни единого наброска строк из "Конька-Горбунка", ни намёка. Да никому и в голову 150 лет не приходило приписывать Пушкину это произведение, литературно-художественный уровень которого заметно ниже, чем у пушкинских сказок. Так считают специалисты-пушкиноведы из Пушкинской комиссии. И они совершенно правы.
А всякие субъективные мнения - вроде рожек у лошади-Пушкина на рисунке - забавны и не более того. Да нет там никаких рожек. Кляксы тоже нет, как и отпечатка пальца. Там густо заштрихованный (довольно красивыми техничными штрихами) рисунок физиономии, может быть, и не человеческой, а, скажем, стилизованной львиной (точно не могу сказать, не исследовала этот вопрос, да и особой охоты нет). На хорошем скане чётко видно, что никаких папиллярных линий в "кляксе" нет (взгляните на свой пальчик!), это точно штриховка, причём "глаза" рожи (особенно правый)не заштрихованы. надо сказать, что вообще довольно много рисунков Пушкина не атрибутированы и не истолкованы.
Странно, что Вы в упор не видите на лысом черепе Пушкина набухших шишек-рогов. Что же с Вас спрашивать про пятно. Насчёт того, что "150" лет никто не догадывался - это неправда. Были фигурки Сарры Лебедевой (1936), где Иван на бешеной Кобылице - Пушкин. /Б. Терновец "Сарра Лебедева". - М.-Л. "Искусство", 1940. -С.29. Было указание С.А. Басова-Верхоянцева на Пушкина в его сказках-памфлетах "Конёк-Скакунок"(1906) и - особенно - "Король Бубён"(1916), где "Дурак- Ал-колпак". Был, в конце концов, вопрос А.А. Ахматовой - в статье "Пушкин и дети" (1965): "Все мы. видели, как палец ребёнка тянулся к портрету в детской книге, и это называлось "Дядя Пускин".
"Конька-Горбунка" Ершова тоже все знают и любят. Однако я никогда не слышала "дядя Ершов"." То есть, сказку любят, а автора её не любят - что за парадокс? Надо бы задуматься как следует над этим посланием, оставленным нам уходящей Ахматовой. Да и М.А. Булгаков в своём романе упоминает конька-горбунка- на Луне - но нигде у него не звучит фамилия "Ершов", зато много раз - имя "Пушкин"! Так что - говорили - не так явно, как Лацис, - но говорили. Смелее всех - скульптор Сарра Лебедева своей пластилиновой марионеткой (кстати, у неё и один из ивановых братьев - негр!) Просто к 1996 году - когда выстцпил Лацис - в нашей стране впервые за 150 лет была объявлена гласность - вот и всё. За себя скажу: мои собственные дед и прадед знали, что "Конька" написал Пушкин - но помалкивали. Я же молчать не считаю правильным - и не буду.
С уважением,
Елена Шувалова.
Из каких же достоверных источников ваши предки знали об этом авторстве? У них есть подлинные документы или достоверные свидетельства? Думаю, что ничего нет, кроме догадок. Касательно имени Ершова: если вы не знали, это не значит, что другие дети не знают. Знают и прекрасно причём. Если вы видите на рисунке Пушкина зачатки рожек, то это не значит, что они там точно есть. Не стоит обобщать и путать науку с фантазиями. Нет решительно никаких научных оснований, чтобы упомянутые рисунки Пушкина относить к 1834 году и строить на этой основе какие-либо не менее фантастические предположения. За сим заканчиваю бесперспективные споры с вами и прошу вас больше мне не писать.