АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
ФОНТАНУ БАХЧИСАРАЙСКОГО ДВОРЦА
Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, левея, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль.
Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал.
Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?
Иль только сон воображенья
В пустынном мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?
ОТРЫВОК ИЗ "ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА"
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навел твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал.
Средь пышных, опустелых зал,
Спустя три года, вслед за мною,
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
ЛЕСЯ УКРАИНКА
БАХЧИСАРАЙ
Как зачарованный стоит Бахчисарай.
Сияет месяц золотистым светом.
Белеют стены в дивном блеске этом.
Уснул весь город, как волшебный край.
Серебряным деревьям, минаретам,
Как часовым, доверен сонный рай;
Среди кустов таинственным приветом
Плеснет фонтан во мраке невзначай.
Природа дышит сладостным покоем.
Над сонной тишью легкокрылым роем
Витают древние мечты и сны.
И тополя, вершинами кивая,
Неторопливо шепчут, вспоминая
Седые были давней старины.
1891, пер. П.Карабана
БАХЧИСАРАЙСКИЙ ДВОРЕЦ
Хоть не разрушен он, во всех углах сурово
Таится пустота, ушедшие года.
Как будто только что промчалась тут беда,
Сметая грозной бурей след былого.
Фонтан чуть слышное в саду лепечет слово,
По камню медленно журчит, бежит вода,
Роняет капли слез, не молкнет никогда.
То плачет сам дворец средь сумрака дневного.
Жилище ханских жен — развалины одни.
Вон башня и сады, где в те былые дни
Гарема пленницы красу свою губили.
Здесь сила грубая с неволею царили.
Но сила умерла, погребена в руинах,
Неволя ж властвует и до сих пор в долинах.
1891, пер. Вс. Рождественского
БАХЧИСАРАЙСКАЯ ГРОБНИЦА
Бросает солнце стрелы без пощады,
На кладбище, где мирно опочили
Под камнями тяжелыми, в могиле,
Сыны аллаха, ждущие награды.
Ни дерева, ни розы, ни ограды.
Как страж, лишенный тени и прохлады,
Стоит гробница. Те, кто в ней почили,
Навеки имя под плитою скрыли.
Чужих краев певцы здесь побывали
И тени милой пленницы искали,
Но призрак здесь иной встает кроваво.
Нет, тут не отыскать красы гарема,
Марии грустной, пламенной Заремы.
Бахчисарая здесь почила слава.
1891, пер. Вс.Рождественского
ГРИГОРИЙ ДАНИЛЕВСКИЙ
ИОСАФАТОВА ДОЛИНА
(Караимское кладбище близ Чуфут-Кале)
В мерцанье зарницы,
В сиянии звезд перекатных,
Белеют гробницы
Под сенью кустов ароматных.
Лиловой сиренью,
Косами плакучей ракиты
И лунною тенью
Одеты гранитные плиты.
Ни крика, ни шума.
Спят крепко в могилах евреи,
Спит сердце и дума,
И спят между камнями змеи.
Но вот улетает
Далеко тревожная память,
Тоска поднимает
На сердце и бурю, и замять.
Из света зарницы
Выходит восток предо мною..
Палаты столицы
Кипят беззаботной толпою.
Я вспомнил невольно
Любовь, красоту и искусства.
И страшно мне было
За бедные смертные чувства.
БАХЧИСАРАЙСКАЯ НОЧЬ
Сакли и утесы
Мглой осенены.
На террасах розы
В сон погружены.
Песня муэдзина
Так грустна, грустна,
Что тоски-кручины
Вся душа полна.
Ханское кладбище
Глухо и темно,
И, как пепелище,
Призраков полно.
Вязов-великанов
Сонный ряд стоит.
Тихий плеск фонтанов
От дворцов летит.
И молчат утесы,
И сады молчат.
И одни лишь слезы
В тишине звучат.
ХАНСКИЕ ЖЕНЫ
У старой мечети гробницы стоят, -
Что сестры родные, столпились;
Туг ханские жены рядами лежат
И сном непробудным забылись.
И, кажется, точно ревнивая мать,
Над ними природа хлопочет, -
Какую-то думу с них хочет согнать,
Прощенья от них себе хочет.
Растит кипарисы - их сон сторожит,
Плющом, что плащом, одевает,
Велит соловьям здесь на родине быть,
Медвяной росой окропляет.
И времени много с тех пор протекло,
Как ханское царство распалось!
И, кажется, все бы забыться могло,
Все. если бы все забывалось.
Их хитростью брали, их силой влекли,
Их стражам гаремов вручали
И тешить властителей ханской земли,
Ласкать, не любя, заставляли.
И помнят могилы. Задумчив их вид..
Великая месть не простится!
Разрушила ханство, остатки крушит
И спящим покойницам снится!
БАХЧИСАРАЙ
. Все в запустеньи! Сын востока
Забросил чудный уголок -
И захирел в венке пророка
Блиставший некогда цветок.
Теперь торжественных обетов
Гирей в храмах не творят, -
Лишь иглы старых минаретов
О днях минувших говорят;
О днях, когда толпа кипела
По переходам расписным,
И робких глаз поднять не смела
Перед владыкою своим.
Как тихо ханское жилище!
Покой, безмолвье без конца.
Лениво царское кладбище
На солнце дремлет у дворца.
И тих навес, где жены хана
Глядели в полдень на волну,
И только вечный плеск фонтана,
Звеня, смущает тишину, -
Да сторож, звучными шагами
Нарушив царственный покой,
Гремит старинными ключами,
Идя в обход сторожевой.
Из цикла "БАХЧИСАРАЙ"
Какая ночь! как много света!
И как душиста мгла долин.
Давно на вышке минарета
Умолк тоскливый муэдзин.
Давно над бледными горами
Заря погасла, как пожар.
Уже безмолвствует базар.
Под кружевными тополями,
На крыше плоской, у огня,
Сидит татарская семья;
Играют дети. В сакле дальней
Стыдливо замер звук зурны,
Меланхоличный и печальный,
Как всплеск таврической волны.
Скользнула тень; за ней - другая..
Гостей обычных поджидая,
Кофейни дремлют. По камням
Простукал всадник. Здесь и там,
В садах таинственны и немы,
Под говор оживленных вод,
Мерцают сонные гаремы.
Чу! Словно крик. И вновь плывет
Бесшумно тень. В горячем мраке,
Вслед за скрипучею арбой,
Перекликаются собаки.
Ведут коней на водопой.
И снова - тишь, и сон, и зной.
БАХЧИСАРАЙ
Настала ночь. Утих базар.
Теснины улиц глухи, немы.
Луна, лелея сон татар,
Роняет луч сквозь тонкий пар
На сладострастные гаремы.
Врата открыл передо мной
Дворец. Под ризою ночной
Объяты говором фонтанов
Мечеть, гарем, гробницы ханов -
Молитва, нега и покой.
Здесь жизнь владык земных витала,
Кипела воля, сила, страсть,
Здесь власть когда-то пировала,
И гром окрест, и страх металла, -
И все прошло, исчезла власть.
Теперь все полно тишиною,
Как сей, увенчанный луною,
Глубокийяхонтовый свод,
Все пусто - башни и киоски,
Лишь чьей-то тени виден ход
Да слышны в звонком плеске вод
Стихов волшебных отголоски.
Вот тот фонтан. Когда о нем,
Гремя, вещал орган России,
Сей мрамор плакал в честь Марии,
Он бил слезами в водоем -
И их уж нет!- Судьба свершилась,
Ее последнаяя гроза
Над вдохновеньем разразилась -
И смолк фонтан, - остановилась,
Заглохла в мраморе слеза.
***
Вновь подарен мне дремотой
Наш последний звездный рай -
Город чистых водометов,
Золотой Бахчисарай.
Там, за пестрою оградой,
у задумчивой воды
Вспоминали мы с отрадой
Царскосельские сады.
И орла Екатерины
Вдруг узнали - это тот!
Он слетел на дно долины
С пышных бронзовых ворот.
Чтобы песнь прощальной боли
Дольше в памяти жила,
Осень смуглая в подоле
Красных листьев принесла
И посыпала ступени,
Где прощались мы с тобой
И откуда в царство тени
Ты ушел, утешный мой.
БАХЧИСАРАЙ. ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ
А.А. Шеншину
1
Хорошо среди чужого края,
Отпустив по степи паровоз,
В тишине, вблизи Бахчисарая,
Разломить созревший абрикос.
Улица слепая с духом хлеба
Льет в ладони горную слезу.
Олеандром вечереет небо
Через двухсотлетнюю лозу,
В тополевой тьме необычайно
Барабан гремит, скрипит струна,
И за той решетчатою тайной
Ночь грустит, гаремом пленена.
2
Пыль и ласточки в покоях ханских,
А разводы масляной мазни
С тусклотою люстр венецианских
Театральной ветоши сродни.
Странно, что из этих комнат ломких,
Залюбясь с царицей не тайком,
Руси всей Таврический Потемкин
Угрожал ленивым чубуком.
3
Тишина. Жаровни. Шапки. Четки.
В тень ореха, бел, как минарет,
Старец в белоснежной сел обмотке,
Аравийской памятью согрет.
Длинных платьев очередь к фонтану,
В синь и пыль потупленный загар,
Медь кувшина над девичьим станом.
Горы мела. Карасубазар.
4
Ты еще, старик, блажен:
Спишь на тюфяке просаленном
Между глинобитных стен
В городе, водой прославленном.
Рядом шорох по камням
Детской беготни обветренной
Зноем треплет твой сафьян, -
На кострах узор серебряный.
На топчан не ляжет пыль
Суетами человеческими,
Где, задумавшись, Халил
Молча медлит над обрезками.
А на рваном голубом
Фоне, к извести приколотом,
Подплывает Ноев дом
Кисеей, прошитой золотом.
Мир тебе, аджу-Халил,
Ты с художеством ремесленным
Девяносто лет проплыл
В том ковчеге многовесленном.
***
Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Пушкин
В огне все было и в дыму, -
Мы уходили от погони.
Увы, не в пушкинском Крыму
Тогда скакали наши кони.
В дыму войны был этот край,
Спешил наш полк долиной Качи,
И покидал Бахчисарай
Последний мой разъезд казачий.
На юг, на юг. Всему конец.
В незабываемом волненьи,
Я посетил тогда дворец
В его печальном запустенья.
И увидал я ветхий зал, -
Мерцала тускло позолота, -
С трудом стихи я вспоминал,
В пустом дворце искал кого-то.
Нетерпеливо вестовой
Водил коней вокруг гарема, -
Когда и где мне голос твой
Опять почудится, Зарема?
Прощай, фонтан холодных слез.
Мне сердце жгла слеза иная -
И роз тебе я не принес,
Тебя навеки покидая.
БАХЧИСАРАЙ
Фонтан любви, фонтан живой!
Александр Пушкин
Дворец Гиреев пуст.
Адам Мицкевич
Бродил я и твердил (не зная сам,
Что значит по-татарски) - "мен мундам!"
Но с этих слов, загадочно простых,
На землю веял прадедовский дых,
И дух кочевий, по моим следам,
Гудел гостеприимно: "мен мундам!"
Я кланялся плетущимся домой
Сапожникам с паломничьей чалмой,
И отращенным в Мекке бородам
Я признавался тоже: "мен мундам!"
Я наблюдал, как жесткую струну
Кидали шерстобиты по руну,
И войлочный мне откликался хлам
На хриплое от пыли "мен мундам".
По замкнутым дворам туземных нор,
В святых пещерах молчаливых гор,
Снимая башмаки у входа в храм,
Шептал я, как молитву: "мен мундам!"
К Фонтану слез Гиреева дворца
Младой певец другого вел певца,
Он звал его по имени - Адам -
И, встретив их, я крикнул: "мен мундам!"
Когда же я спросил о смысле слов,
Мне давших ласку и привет и кров,
- Я здесь! - мне отвечали. - Здесь я сам, -
Вот все, что означает "мен мундам". -
Журчал ключом и лился через край
Воспетый Севером Бахчисарай.
В Бахчисарае это было, там,
Где я сказал впервые "мен мундам".
Где хан не правит и Фонтан не бьет,
Где Пушкинская тень отраду пьет,
Где суждено уже не тем устам
Шептать благоговейно "мен мундам!"
ЧУФУТ-КАЛЕ
Тропинка - черная змея -
Шуршит в ногах у поворота.
Кто скажет, сколько лет стоят
Чуфут-калийские ворота?
С каких веков тяжелый скрип
Живет в петлях? Толкни, попробуй.
Скупые отблески зари
Ложатся ржавчиной на скобы.
Когда-то и в Чуфут-Кале
Шумела жизнь, и с облаками
Седые башни на скале
Сплетались дымными руками.
Тяжелый труд и жар войны
Видали башни боевые,
И не сходили со стены
Ни днем, ни ночью часовые.
Тут всё - на зное, на ветру.
Храня домашние устои,
Тут караимки поутру
С горы спускались за водою.
И не заметить я не мог:
Не стерло время - въелся в камень -
Тех древних очагов дымок.
Стою, беседую с веками.
ЧУФУТ-КАЛЕ
Стать городом, парящим в облаках,
в прохладном козьем молоке рассвета,
веревочною лестницей в веках,
стать каменной строкой завета.
Гореть лазурной яшмой в роднике,
тянуть по склонам вверх зеленый парус,
держать в зеленой лиственной руке
судьбы оранжевой папирус.
Стать пробным камнем на краю земли,
над пропастью, среди седого дыма.
В туман тропою гоблинов ушли
загадочные караимы.
Чуфут-Кале, покинутый Керкьер,
едва ль не Кьеркегор, родство не в звуке
в непостижимой связи Божьих сфер,
в их скрытой музыке и муке.
БАХЧИСАРАЙ
Край южных роз и гурий райских,
Будивший Пушкина восторг.
И вдруг райцентр бахчисарайский,
Бахчисарайский пищеторг.
Как неожиданно и странно
Здесь видеть этих будней штрих.
Но вот мы входим в царство хана,
Как бы из прозы входим в стих.
Гарем, где с грустными очами
Не спали узницы ночами,
Где под мерцанием светил
"Фонтан любви, фонтан печальный"
Слезами с ними исходил.
Какие их мечтанья грели?
Они в неволе, как в пыли,
Томились, плакали, старели
И стерты временем с земли.
А на фонтане, льющем слезы,
Что быль давнишнюю таят,
Там вновь две пушкинские розы
О тех печальницах грустят.
ЧУФУТ-КАЛЕ
Твои черты вечерних птиц безгневней
зовут во мгле.
Дарю тебе на память город древний —
Чуфут-Кале.
Как сладко нам неслыханное имя
назвать впервой.
Пускай шумит над бедами земными
небес травой.
Недаром ты протягивала ветки
свои к горам,
где смутным сном чернелся город ветхий,
как странный храм.
Не зря вослед звенели птичьи стаи,
как хор светил,
и Пушкин сам наш путь в Бахчисарае
благословил.
Мы в горы шли, сияньем души вымыв,
нам было жаль,
что караваны беглых караимов
сокрыла даль.
Чуфут пустой, как храм над пепелящем,
Чуфут ничей,
и, может быть, мы в нем себе отыщем
приют ночей.
Тоска и память древнего народа
к нему плывут,
и с ними мы сквозь южные ворота
вошли в Чуфут.
Покой и тайна в каменных молельнях,
в дворах пустых.
Звенит кукушка, пахнет можжевельник,
быть хочет стих.
В пустыне гор, где с крепостного вала
обзор широк,
кукушка нам беду накуковала
на долгий срок.
И ни бедой, ни грустью не поборот
в житейской мгле,
дарю тебе на память чудный город —
Чуфут-Кале.
БАХЧИСАРАЙ
Глазницы скал, Дюрбе, гробницы,
В фонтанах бьющая вода,
Извивы улиц, колесницы,
Мираж, ведущий в никуда.
Каким ты был, гроза Востока,
Бахчисарай, Дворец в садах,
Могучих ханов и пророка
Дом, резиденция в горах.
Глаза закрою, вижу, слышу
Цепей тяжелых перезвон.
Я голос рабства ненавижу –
Тебя, то время – жизни стон.
Призывный голос Муэдзина,
Как эхо, плачущий в горах,
По мушарабам и в долине
Звенит, пронзительный, в ушах.
Где был дворец, музей там ныне,
Людей снующих череда…
В фонтане Слез все так же плачет,
Слезится, капает вода.