Считается, что официально предпоследним увлечением Александра Пушкина была Екатерина Николаевна Ушакова, в доме которой он был самым желанным гостем. В доме Ушаковых он быстро стал «своим» человеком. Здесь все говорило о Пушкине: на столе — его книги, среди нот на фортепьяно — пушкинская «Черная шаль», «Талисман», «Цыганская песня», в альбомах — его рисунки и стихи.
Екатерина Николаевна была очень красива, к тому же происходила из знатного богатого рода. Пушкиновед, русский историк и литературовед П. И. Бартенев писал о ней: Екатерина была «…в полном смысле красавица: блондинка с пепельно-золотистыми волосами, большими темно-голубыми глазами, роста среднего, густые волосы нависали до колен, выражение лица умное. Она любила заниматься литературою. Много у нее было женихов; но по молодости она не спешила замуж».
Не спешила, потому как всё надеялась, что однажды Пушкин сделает ей предложение. Она была практически уверена в этом. Более того, в этом были уверены все, кто вращался в литературных кругах и местной интеллигенции того времени. Не решался лишь он один. Вскружив голову бедной Катеньке, он, с присущим ему «бесстыдным бешенством желаний» заводил новые романы, влюблялся и разочаровывался, и снова увлекался… Но только не Катенькой.
Она страдала, самоотверженно любила и ждала. Она не только выучила наизусть все известные пушкинские стихи, но и была просто помешена на мысли стать ему образцовой женой, знающей все его предпочтения и привычки. Однако Пушкин, будучи суеверным, побывал еще в послелицейский период у прорицательницы А. Ф. Кирхгоф и узнал, а по ряду совпадений поверил, что его ждет смерть от «белого человека».
Будучи в Одессе, поэт снова обратился к греку-прорицателю, который уточнил, что речь идет о цвете волос будущего убийцы поэта. На свою беду Екатерина была блондинкой. Видимо, эти предсказания, дополненные уже московской гадалкой, сказавшей Пушкину, по свидетельству П. И. Бартенева, что он «умрет от своей жены», сыграло свою негативную роль в том, что поэт так и не сделал Екатерине Ушаковой предложение о замужестве. А та, в свою очередь, зная об этих предсказаниях, решила отказаться от любимого человека «ради него самого». Хотя ни до, ни после Екатерины Ушаковой Пушкин никогда не приближался так близко к собственному идеалу жены:
«хороша собой, умна, иронична, приветлива и в высшей степени ответственна».
И все к этому шло. По свидетельству очевидцев «Пушкин все пребывание свое в Москве только и занимался, что Ушаковой: на балах, на гуляньях, он говорил только с нею, а когда случалось, что в собрании Ушаковой нет, то Пушкин сидит весь вечер в углу, задумавшись и ничто уж не в силах развлечь его..» Все ждали предложения. Она и сама, таясь от себя, ждала его. А он написал ей в альбом прелестное, почти влюбленное: « Когда бывало в старину » и …. через месяц уехал в Петербург!
Прощаясь, наговорил любезностей, написал в альбом стремительные каракули, начертил себя пером — автопортрет в монашеском клобуке с посохом — расцеловал руки, просил помнить и хоть иногда вздыхать о нем! Шутник, егоза, вертун, яркий, стремительный, живой, как река, чарующий. Словом, весь — Пушкин.
Она рдела щеками, опускала ресницы, торопливо, смущенно крестила его уже на пороге. А потом услыхала, что в Петербурге, ледяном и гранитном, Поэт ее не монашествовал, отнюдь! Танцевал, веселился. Увлекался фрейлиною Двора А. О. Россет, сватался к Аннет Олениной — дочери президента Петербургской Академии художеств Алексея Николаевича Оленина. Он сделал Анне предложение и тут же получил отказ от ее родителей. На тот момент он был бедным, но жутко гениальным поэтом!
Нет ничего хуже, чем безответная любовь. Узнав о новом увлечении Пушкина, Катя ушла в себя, замкнулась. Но в глубине души она продолжала надеяться, верить и ждать его… Сестра ее Елизавета писала: «Катичка от своей любви совсем, как одурела, пора бы ее к доктору свезти…!»
Прошел год, от него не было вестей. А тут, побывав на двух-трех московских балах, Екатерина обнаружила безудержную симпатию и наисерьезнейшие намерения со стороны князя Петра Долгорукого. Вскорости объявлено было о его с Катенькой Ушаковой помолвке.
Семья было вздохнула чуть свободнее, уже думала о приданном и венчальной фате, но тут громом и молниею, 29 сентября 1829 года, вернулся в Москву Пушкин. Приехал тотчас с визитом к Ушаковым. Рассказывал о Петербурге, о балах, раутах, стихах. Об Арзеруме, крепости, видах Кавказа, которые жаждал видеть и – увидел, наконец, и… о новой московской красавице — шестнадцатилетней Наталии Гончаровой.
Вскользь, мимоходом. Тогда она не придала этому значения.
Екатерину Николаевну Поэт ни в чем не упрекал, покорно выслушав ее гневные тирады о непостоянстве сердца друзей, и только спросил, разводя руками:
— А я то с чем же остался ?
Она насмешливо отрезала:
— С оленьими рогами! – и пожалела тут же о своем злоязычии, но Пушкин только расхохотался звонко и заразительно.
После же — не показывался с неделю в доме Ушаковых, но однажды явился — мрачнее тучи, церемонно раскланялся с маменькой, сердечно его приветившей, и прямиком отправился в кабинет к папеньке, Николаю Васильевичу. Проговорили они с час…
Ушел Поэт также церемонно простившись, поцеловав руку хозяйки. Та не знала, что и подумать, настолько Александр Сергеевич был непохож сам на себя: серьезный, сосредоточенный, бледный!
После его ухода Николай Васильевич тотчас вызвал старшую дочь в кабинет и взволнованно сказал ей о том, что Александр Сергеевич конфиденциально сообщил ему сведения, очень порочащие честь князя – жениха и потому помолвка с ним «ангела Катеньки» должна быть немедля, тотчас же — расторгнута!
Сведения сии – надежны и верны, не доверять Поэту, человеку в вопросах чести щепетильному чрезвычайно — нет оснований, и потому, коли Катенька согласна, он сам, сию же минуту, напишет князю об отказе…
Екатерина Николаевна во все время отцовского монолога молчала, бледная, как стена, сцепив руки за спиною. Только тихо кивнула и спросила было папеньку, что же такое невозможное рассказал Александр Сергеевич ему о князе Петре, но отец побледнел, беспомощно оглянулся на дверь, пробормотал: «девице сие знать не подобает!»
Подарки жениху — возвратили. И уже на следующее утро Екатерина Николаевна Ушакова была уже не княжескою невестою, а снова – барышнею на выданье.
Позже, много позже, она узнала всю отвратительную правду о князе и о его мальчиках – пажах и сомнительных гвардейских пирушках, но это было тогда, когда прошлое в ее жизни тихо тускнело под гнетом стылого настоящего и никак не имело возможности подсластить горечь ее Судьбы…
Она вспоминала потом, что все расспрашивала тогда тихо маменьку, как смотрит та на Александра Сергеевича, видит ли его женихом ее? Софья Андреевна смеялась, качала головою:
« Голубчик, Катенька, да ведь он – Поэт русский, под надзором Императорским, беден, два имения почти что заложены, хоть род и древний, дворянский. Чем жить станете, коли поженитесь? Семья, не детские задирания – дело серьезное..»
А впрочем, ежели Катенька любит и понимает, кто такой — Пушкин, — продолжала тут же маменька, — они с отцом ее неволить не станут, приданное ей сыщут и благословят, он в их доме уже давно как родное, веселое дитя, которое беречь надобно пуще глазу. За сердце его благородное только вечно признательны они должны ему быть, за то что уберег семью от бесчестья.
Екатерина Николаевна вспыхивала, благодарно целовала матери руки, и, ликуя, бежала в гостиную — встречать Пушкина. Сердце ее горело радостью, она ждала, дождалась и вновь надеялась!
В ее альбоме появились безобидные карикатуры на Аннет Оленину и едва уловимые, знакомые профили пером, исполненные нетерпеливою рукою Саши Пушкина… Она начинала называть его так про себя, а иногда и вслух, Он смеялся, качал головою, говоря, что так его звала только няня и изредка – мать..
Они виделись всякий день, переписывались по утрам… Лиза трунила над нею, но втайне радовалась тому, как расцвела Катичка, как зазвенел ее голос – она много пела по утрам, и чаще других — пушкинские строчки…
Когда же приезжал еще не объявленный никому ее сердечный избранник, она спешила к нему, пряча под насмешливою миною все свои истинные чувства, и продолжались вовсю их забавные розыгрыши, их задирания друг друга, вереница их альбомных экспромтов и карикатур – в том числе, и — на неприступных девиц Гончаровых, они сообща называли их — «Карсом» – крепостью турецкой, что славилось своею оборонною бронею…
Она снова мечтала о настоящем женском счастье, а он…. просто метался в поисках тихой пристани…
А потом Москва опять нещадно полнилась слухами:
«Пушкин отчаянно влюблен в меньшую из сестер Гончаровых, делал предложение, ему решительно отказано – мать невесты усомнилась в благонадежности Поэта!»
Чуткою и нервною душою своею Екатерина чувствовала, что Поэт неслышно уходит, ускользает от нее, что душа его постепенно «огончаровывается» и сделать теперь она уже ничего не в силах! Она знала, что теряет Любимого человека. Теряет навсегда.
Она отпустила Пушкина восвояси. Навсегда. Она все понимала. О том, как ей было больно, можно только догадываться. Она по прежнему ревностно следила за его творчеством, заучивала наизусть все его новые строфы… Но их дороги никогда более не пересекались.
Весной 1830 года поэт, уехавший в Санкт-Петербург, через общего знакомого получил известия от Гончаровых, внушившие ему надежду. Он возвратился в Москву и вторично сделал предложение. 6 апреля 1830 года согласие на брак было получено… Ну, а дальнейшая жизнь поэта с Н. Гончаровой всем известна.
Е. Н. Ушакова же вышла замуж только после смерти поэта — за вдовца, коллежского советника Д. М. Наумова. Но, видимо, любовь к Пушкину еще продолжала жить в ее сердце, потому что однажды муж в порыве дикой ревности уничтожил браслет с зеленой яшмой и турецкой надписью, подаренный Екатерине Пушкиным, и сжег два ее личных альбома с его автографами.
Перед смертью Екатерина Николаевна позвала дочь, велела принести ей шкатулку с письмами Пушкина и, несмотря на протесты дочери, сожгла их со словами:
«Мы любили друг друга горячо, и это была наша сердечная тайна; пусть она и умрет с нами».
«Не перейди ей дорогу пустенькая красавица Гончарова, — писал писатель В. В. Вересаев, — втянувшая Пушкина в придворный плен, исковеркавшая всю его жизнь и подведшая под пистолет Дантеса, — подругою жизни Пушкина, возможно, оказалась бы Ушакова, и она сберегла бы нам Пушкина еще на многие годы»…