Обсуждения
***
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озёрных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни.
Здесь лежала его треуголка
И растрёпанный том Парни.
Анна Ахматова, 1911
Итак, любители Пушкина! Вы можете добавлять сюда ваши любимые и все интересные, на ваш взгляд, стихотворения, посвященные Александру Сергеевичу, либо как-то ещё с ним связанные! Предупреждаем: ненормативная лексика НЕДОПУСТИМА!
Вот ещё одно моё любимое стихотворение. Услышала его ещё в школе, но так как не знала имени автора, долго не могла найти. И несколько лет назад поиски случайно увенчались успехом!
Андрей Дементьев
А МНЕ ПРИСНИЛСЯ СОН
А мне приснился сон,
Что Пушкин был спасён
Сергеем Соболевским.
Его любимый друг
С достоинством и блеском
Дуэль расстроил вдруг.
Дуэль не состоялась.
Остались боль да ярость.
Да шум великосветский,
Что так ему постыл.
К несчатью, Соболевский
В тот год в Европах жил.
А мне приснился сон,
Что Пушкин был спасён.
Всё было очень просто:
У Троицкого моста
Он встретил Натали.
Их экипажи встали.
Она была в вуали,-
В серебряной пыли.
Он вышел поклониться.
Сказать - пускай не ждут.
Могло всё измениться
В те несколько минут.
К несчастью, Натали
Была так близорука,
Что, не узнав супруга,
Растаяла вдали.
А мне приснился сон,
Что Пушкин был спасён.
Под дуло пистолета,
Не опуская глаз,
Шагнул вперёд Данзас
И заслонил поэта.
И слышал только лес,
Что говорит он другу.
И опускает руку
Несбывшийся Дантес.
К несчатью, пленник чести
Так поступить не смел.
Остался он на месте.
И выстрел прогремел.
А мне приснился сон,
Что Пушкин был спасён.
вступление: Божественная лира.
СМЕРТЬ ПОЭТА
Отмщенье, государь, отмщенье!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видел злодеи в ней пример.
Погиб поэт!- невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде. и убит!
Убит!. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь. Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар. спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво. издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит - и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей.
И прежний сняв венок - они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он - с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
_____________________
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда - всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
А вот последнее стихотворение Александра Александровича Блока, оно и про Пушкина, и про нас:
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это – звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это – древний сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук –
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
Божий суд есть.
И я уверен Виктория, вам предоставится такая возможность убедиться в этом!
НА СМЕРТЬ ПУШКИНА
Я видел гроб его печальный,
Я видел в гробе бледный лик
И в тишине, с слезой прощальной,
Главой на труп его поник.
Но пусть над лирою безгласной
Порвется тщетная струна
И не смутит тоской напрасной
Его торжественного сна.
Последний звук с нее сорвется,
Последний звук струны моей,
Как вестник смерти, пронесется
И, может быть, в сердцах людей
На тайный вздох их отзовется;
И мир испуганный вздрогнет,
И в тихий час залогом славы,
В немой тоске, на гроб кровавый
Слезу печали принесет.
Но тесный гроб, добычи жадный,
Не выдаст мертвого певца.
Он спит; ему в могиле хладной
Не нужно бренного венца.
Молчит цевницы звук приветный,
Уснула сладкая мечта,
И, как могила, безответны
Его холодные уста.
В немой тоске, вдали от света,
В своей незнаемой глуши,
Я приношу на гроб поэта
Смиренный дар моей души -
Простой листок в венке лавровом.
Простая дань души простой
Не поразит могучим словом,
Не тронет сердца красотой.
Нет! В грустный час томящей муки
Мне сладких песен не дано;
Мне облекать в живые звуки
Моей тоски не суждено!
Но над могилою кровавой
Я брошу блеклый мой листок,
Пока сплетет на гробе славы
Другой певец - другой венок.
А ты!. Нет, девственная лира
Тебя, стыдясь, не назовет,
Но кровь певца в скрижали мира
На суд веков тебя внесет.
Влачись в пустыне безотрадной
С клеймом проклятья на челе!
Твоим костям в могиле хладной
Не будет места на земле!
Не знай надежды светозарной,
Чуждайся неги сладких снов
И в глубине души коварной
Таи проклятия веков!
Когда же, горькими слезами
В предсмертной муке принята,
Молитва грешными словами
Сойдет на грешные уста, -
Тогда проникнет к ложу муки
Немая тень во тьме ночной
И окровавленные руки
Судом поднимет над тобой!
27 февраля 1837
Автор - Эдуард Иванович Губер - первый русский переводчик «Фауста» Гёте, который был хорошо знаком с Пушкиным и сильно переживал его смерть.
Ф. И. Тютчев. 29-е января 1837
Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах. знойной кровью.
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил –
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь.
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
Июнь или июль 1837
Это не совсем посвящено Александру Сергеевичу. Но он там упоминается, и я очень люблю эту песню.
А всё-таки жаль.
Булат Окуджава
Былое нельзя воротить - и печалиться не о чем:
у каждой эпохи свои подрастают леса.
А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем
поужинать, в "Яр" заскочить хоть на четверть часа.
Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью:
машины нас ждут и ракеты уносят нас вдаль.
А всё-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков,
хотя б одного, и не будет отныне, - а жаль.
Я кланяюсь низко познания морю безбрежному,
разумный свой век, многоопытный век свой любя.
А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему,
и мы до сих пор всё холопами числим себя.
Победы свои мы ковали не зря и вынашивали,
мы всё обрели - и надежную пристань, и свет.
А всё-таки жаль: иногда над победами нашими
встают пьедесталы, которые выше побед.
Москва, ты не веришь слезам - это время проверило,
железное мужество, твердость и сила во всем.
Но если бы ты в наши слезы однажды поверила,
ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.
Былое нельзя воротить. Выхожу я на улицу
и вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот
извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается.
Ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет!
29 января 1837 года,
2 часа 45 минут пополудни.
А над Петербургом белели морозы.
Чиновники, лавочники, студенты.
- Моченой морошки!
Моченой морошки! -
кричали на Невском,
на Мойке
и где-то.
- Моченой морошки! -
скакали с кульками.
Кто первый?
- Умрет.
Хоть немножко.
До завтра.
Тревога росла,
напрягаясь курками
взведенными -
резко -
как ярость Данзаса.
- Не мстить за меня. Я простил. -
В шарабанах,
в трактирах, в хибарах,
сумеют, посмеют
простить императора,
шалопая,
жену -
для детей, для изданий посмертных?
Две ягодки съел.
Розоватое мясо
с кислинкой.
Затвержено улыбаясь,
жену утешает.
Наталью.
Неясно, -
что Пушкин - один.
Гончарова - любая.
- Жизнь кончена? - Далю.
Даль:
- Что? Непонятно.
- Жизнь кончена.
- Нет еще.
Шепотом - криком:
- Прощайте, друзья.
Все.
- Жизнь кончена, - внятно.
- Прощайте, друзья! -
ну, конечно же, книгам.
- Дыханье теснит.
А кому не теснило
поэтам?
Разве которые - ниц.
И только предсмертно, как будто приснилось
вслух можно:
- Дыханье теснит.
Виденье последнее.
Радостно - Далю:
- Пригрезилось, будто на книжные вышел
на полки. Лечу! Выше!
Книжные зданья.
Лечу. Небо в книгах.
Но выше,
но выше.
Легенда была.
Не из главных. Середка.
В привычку она,
в повседневность вменяла
на все времена обязательность взлета
над книгами,
небом над,
над временами.