И взор, и дикая краса
Стихотворение способно – явиться и выразить мысль, состояние или даже новое откровение. Стихотворение способно выразить особое время, вместившее целый век истины.
На калмыков Пушкин смотрит глазами всей стихии; а стихия – глазами Пушкина. В Пушкине холодная стихия тепло смотрит на весь степной народ, нежно подходит к калмычке, добродушно заходит в ее жилище, терпеливо принимает калмыцкое угощение. Хотя этой поэзии предшествовала заурядная проза, которую находим в тексте «Путешествия в Арзрум во время похода 1829 года»: «Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся их уродливые, косматые кони…». Так видел путешественник, европеец; но так не могла видеть свою степь и ее обитателей – стихия, мыслящая лишь стихами.
Далее Пушкин пишет: «На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралось завтракать. Котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное в верху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее… Она подала мне свою трубку и стала завтракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь это заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и тому рад. Калмыцкое кокетство испугало меня; я поскорее выбрался из кибитки и поехал от степной Цирцеи».
Из этой унылой прозы Пушкин извлекает прозрачное стихотворение. Поэзии предстояло выправлять прозу: «Прощай, любезная калмычка! Чуть-чуть, назло моих затей, Меня похвальная привычка Не увлекла среди степей Вслед за кибиткою твоей. Твои глаза, конечно, узки, И плосок нос, и лоб широк, Ты не лепечешь по-французски, Ты шелком не сжимаешь ног, По-английски пред самоваром Узором хлеба не крошишь, Не восхищаешься Сен-Маром, Слегка Шекспира не ценишь…».
Поэзия и есть божественная прозрачность, скрытая в сумрачной прозе реальной жизни людей и пространства. Такая прозрачность необходима природе для того, чтобы любить сущее. Стихами поэтов – природа любит сущий мир, несовершенный, часто несуразный. И в любви к миру стихия совершенствует его, продолжает творить.
А молчание калмычки в степи – как давний плач Ярославны. Степь притихла, чтобы слушать калмычку, чей голос здешнему ландшафту роднее и понятнее, чем голос Пушкина-путешественника или Шекспира. Каждый необходим природе – на своем месте: и Шекспир, и калмычка, и Пушкин, и шелестящая степная трава.
Но природа, кажется, уже заранее знает о том, что в ней предстоит стихотворение Пушкина, посвященное калмычке, то есть – посвященное самой природе.
Калмычка сама, наравне с природой, творит культуру, она сама – произведение ландшафта; она – цветок дикой степи. В стихии все в ней существующее – гармония. Пушкин – поэт, созданный стихией для самой себя. В образе степного творения – калмычки он будто постиг, как бы сказала Цветаева, «закон звезды и формулу цветка». Причем – живого, сияющего, а не засохшего и безуханного цветка, забытого кем-то в прочитанной книге.
Калмычка, которую встретил Пушкин на своем пути в пространстве, на ландшафте, – хозяйка степи, сестра стихии. Она живет на свете на равных со стихией, благословившей такое равенство. Калмычка находится в мире вровень с травой, туманом, простором, тишиной, сиянием солнца. Пушкину важно было это увидеть; соприкоснуться с таким явлением природы. Пушкину необходимо было встретить на своем пути калмычку, у которой было уже изначальное доверие стихии. А поэту предстояло заслужить такое доверие всей жизнью и всей поэзией.
Путешествуя по ландшафту, Пушкин охватывал ландшафт, вбирал стихию, впитывал бесконечность пространства, в которое вросла Россия, где Пушкину «угораздило родиться» с талантом поэта. И говоря «твои глаза, конечно, узки, и плосок нос, и лоб широк, Ты не лепечешь по-французски, ты шелком не сжимаешь ног», Пушкин постигает «чистейшей прелести чистейший образец», которым была калмычка для степи, для ландшафта, для природы. Пушкину необходимо было постигать величие этой красоты, совершенство этого дикого цветка.
У Пушкина было мало времени на постижение незнакомого ему совершенства. Но совершенство дикой красоты постигало уже само творящееся, происходящее в природе стихотворение.
Пушкин с нежным пониманием обращается к калмычке: «Слегка Шекспира не ценишь». Без Шекспира обходилось физическое и духовное пространство калмычки. Буйство степных трав, драма ветра, солнца, луны, звезд и тишины – было для нее высокой культурой – может быть, недосягаемой даже для просвещенных людей, знающих и Шекспира, и Гете, и Софокла, и Данте, и Пушкина. И эту драму, возможно, и сам Пушкин не мог постигнуть в полной мере, как калмычка.
Пушкин откровенен: «Что нужды? – Ровно полчаса, Пока коней мне запрягали, Мне ум и сердце занимали Твой взор и дикая краса». Казалось, Пушкин отправлялся в ту древность, в ту бесконечность, откуда шла – из поколения в поколение – «любезная калмычка». Пушкин туда «замыслил побег» и от Шекспира, и от Данте, и от Софокла, и даже от своего «золотого века». Хотя все значительное, что могло быть в размеренной русской поэзии, уже произошло в ее «золотом веке». Кажется, уже в «золотом веке» все, что ей необходимо, она получила от размеренного, силлабо-тонического стихосложения.
Калмычка – сияющий, дикий степной цветок, выросший в горнице стихии, куда направлялся Пушкин. И путь Пушкина в горницу стихии был – его выдающейся поэзией, его бесконечной сияющей строкой. «Взор и дикая краса» калмычки потому «ум и сердце занимали» Пушкину, что ему было необходимо соприкоснуться с живым цветком стихии. А тот мир, от которого убегал Пушкин то к морю, то в Болдино, то в Михайловское, то на Кавказ, то в степь, – был как «цветок засохший, безуханный».
Стихия глазами Пушкина смотрит на свою калмычку. Стихия глазами поэта смотрит на свой мир – как на цветы. Глазами поэта стихия поверяет совершенство своего мира. И поэта стихия всегда отправляет в предвечность, в сторону начала начал, к своим космическим истокам, к забытому таинству своей гениальности.
Пушкин, друживший с Карамзиным, собирался заняться историей России. По дороге в историю Пушкин встретил в степи калмычку, которая будто возвращалась в кибитке из истории, от начала начал. Потому Пушкина его «похвальная привычка» чуть-чуть «не увлекла среди степей вслед за кибиткою» красивой калмычки. Но Пушкин быстро опомнился, потому что их пути были начертаны в противоположные стороны.
Но Пушкин знал, что его непременно в грядущем назовет «друг степей калмык». Это будет сын или внук той калмычки, которой Пушкин посвятил стихотворение. Оно и поныне творится в степи, в шелесте трав, в топоте копыт, в сиянии луны и костра под луной.
Стихотворение «Калмычке» творится и в сближении континентов – Европы и Азии. Другой взгляд Европы на Азию и Азии – на Европу явил Пушкин в этом стихотворении. Геополитическую реальность XXI века уже выражала поэзия Пушкина. Стихия в поэзии творит единство своего пространства, родство своих континентов, не всегда еще искренне признающих это родство.
© Copyright: Камиль Тангалычев. 2014
Свидетельство о публикации №114101804979
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией .
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2017 Разработка и поддержка: Литературный клуб Под эгидой Российского союза писателей 18+