ПУШКИН И ВОССТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ
ПУШКИН И ВОССТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ
14 декабря 1825 года Рылеев и его друзья — члены тайного политического общества — вышли на Сенатскую площадь с оружием в руках. Это были лучшие люди русской земли; многие из них были участниками бородинского боя. «Мы были дети 1812 года. Принести в жертву все, даже самую жизнь ради любви к отечеству было сердечным побуждением нашим», — говорили они.Восстание было подавлено. Царь Николай I жестоко расправился с восставшими. Всей душой поэта Пушкин был с друзьями, его мятежные, вольные стихи находили при обыске почти у всех декабристов; они вдохновляли их на подвиг, на борьбу.
Узнав о восстании и потом о казни декабристов, Пушкин был потрясен — он мучился тем, что не мог разделить их участь. Казнены лучшие русские люди, и среди них — друг, поэт Рылеев; заточены в тюрьмы, сосланы на каторгу друзья, товарищи, и среди них первый друг Пущин и милый Кюхля.
А он, Пушкин, один, в изгнании, бездействует. Что делать? Уезжать нельзя, письма приходят всё реже, всё -больше вокруг тре- вожных слухов. Повсюду рыскают шпионы, доносчики. Пушкин не подозревал, что и в Михайловское прислан полицейский агент с поручением «исследовать поведение известного стихотворца Пуиь кина» и арестовать его. Под видом ученого-ботаника этот шпион обошел и объездил все вюкруг Михайловского и в Михайловском, но не обнаружил ничего, за что можно было 'бы арестовать Пушкина.
Прошло шесть лет в изгнании: три года в Кишиневе, год в Одессе и вот уже два года в Михайловском. Наступила третья осень михайловской ссылки. Однажды, в самом начале сентября 1826 года, поздним вечером вернулся Пушкин из Тригорского. Топилась печь. Пушкин подбросил дров, сел к огню. Вдруг услышал он звон бубенцов— кто-то подъезжал к дому. Друг? Враг? Пушкин встал, подошел к двери, а в дверь уже входил царский чиновник. Николай I приказал доставить Пушкина в Москву, куда он прибыл на коронацию.
«Пушкину позволяется ехать в своем экипаже свободно, под надзором фельдъегеря. не в виде арестанта», — говорилось в секретном предписании.
Так кончились годы изгнания Пушкина.
По столбовой дороге через Псков на Москву понеслась тройка, замелькали полосатые версты, быстро сменялись лошади на станциях, н вот Пушкин в Москве, в Кремлевском дворце.
Прямо с дороги, измученный, грязный, стоит он перед царем и на вопрос царя, принял ли бы он участие в восстании, прямо и с гордостью отвечает: «Непременно, государь! Все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем».
Царь «милостиво» простил его. Он хорошо понимал, как велико влияние Пушкина, и надеялся, что ему удастся приручить его, сделать своим придворным поэтом.
Москва встретила поэта восторженно. Не было, казалось, человека, который не стремился бы увидеть Пушкина, Когда он появлялся в театре, все взоры были устремлены на него, часто на улице незнакомые люди кланялись ему. Все спрашивали его о новых стихах, многие уже знали, что привез он с собой историческую трагедию «Борис Годунов», что продолжает работать над «Евгением Онегиным», что мечтает об издании журнала.
Однажды вечером в доме поэта Веневитинова Пушкин читал свою трагедию «Борис Годунов». Невозможно передать, какое огромное впечатление произвело это чтение на слушателей. «Мы просто все как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Кто вдруг вскочит с места, кто вскрикнет. Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления»,—так вспоминал об этом один из гостей, присутствовавших на вечере.
Пушкин в Москве жил у своего приятеля Сергея Александровича Соболевского в небольшой квартире на Собачьей площадке. Он часто встречался с поэтом Евгением Абрамовичем Баратынским, бывал в семье Вяземских. Друзьям очень хотелось иметь портрет Пушкина, и Соболевский просил известного художника Тропинина написать ему портрет Пушкина — домашний, обыкновенный, в красном халате, растрепанного, с перстнем на большом пальце. Тропи- нин согласился и написал такой домашний портрет Пушкина. Когда через несколько месяцев Пушкин уехал в Петербург, то и там друг его Антон Антонович Дельвиг настоял на том, -чтобы другой знаменитый художник, Кипренский, написал второй его портрет. Так в один год было написано два прекрасных портрета Пушкина. Современники находили, что оба портрета очень похожи, и все-таки говорили о том, что никто так и не мог передать особой духовной красоты его, особого удивительного выражения его глаз. Сам же Пушкин о своем втором портрете говорил:
Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит.
В эти годы Пушкин был весь во власти разных литературных замыслов: с друзьями обсуждал он возможность издания журнала, готовил к печати новые главы «Евгения Онегина», писал поэму «Полтава». Поэму эту он написал необыкновенно быстро, почти в две недели.
«Он уселся дома, писал целый день. Стихи ему грезились даже во сне, так что он ночью вскакивал с постели и записывал их впотьмах, — рассказывал один из его знакомых. — Когда голод его прохватывал, он бежал в ближайший трактир, стихи преследовали его и туда, он ел на скорую руку, что попало, и убегал домой, чтоб записать то, что набралось у него на бегу и за обедом. Таким образом слагались у него сотни стихов в сутки.
Иногда мысли, не укладывавшиеся в стихи, записывались им прозой. Но затем следовала отделка, при которой из набросков не оставалось и четвертой части. Я видел у него черновые листы, до того измаранные, что на них нельзя было ничего разобрать: над зачеркнутыми строками было по нескольку рядов зачеркнутых же строк, так что на бумаге не оставалось уже ни одного чистого места».
Очень скоро и царю и его жандармам стало ясно, что приручить Пушкина не удастся, что никогда «перои разговоры Пушкина не будут направлены в пользу правительства», — как писали в одном из донесений царю. Сыщики следили за каждым шагом Пушкина, вмешивались в его жизнь, читали его письма. Жить ему становилось все трудней и трудней.
«В нем было заметно какое-то грустное беспокойствие, какое-то неравенство духа; казалось, он чем-то томился, куда-то порывался. покровительство и опека императора Николая Павловича тяготили его и душили».
Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне.
Сохраню ль к судьбе презренье?
Понесу ль навстречу ей
Непреклонность н терпенье
Гордой юности моей?
«Бежать, куда глаза глядят. » — не раз повторял Пушкин. Он просит отпустить его за границу—его не отпускают, просит разрешения ехать ка Кавказ — разрешения ему не дают. Не находя нигде себе места, он переезжает из Петербурга в Москву, из Москвы в Петербург. Как-то во время своих переездов на одной из станций ждал он лошадей. Вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. Пушкин вышел взглянуть на них.
«Один из арестантов, — рассказывал он впоследствии, — стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели. Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрели друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал, Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды посадили в тележку и ускакали».
Пушкин знал — навсегда прощается он с лицейским товарищем, милым братом Кюхлей.
Снова и снова просит Пушкин о разрешении уехать и снова получает отказ. Тогда он решается уехать без разрешения.
Была весна 1829 года. Из Москвы, через Горячие воды, по Военно-Грузинской дороге на Тифлис, в почтовой коляске, в бричке, верхом проехал Пушкин тысячи верст.
В Тифлисе его радостно встретила грузинская молодежь, все почитатели его таланта. В его честь устроили чудесный праздник, и Пушкин был очень растроган и весел.
Из Тифлиса он поехал в Арзрум, в действующую армию. Россия в то время воевала с турками; русские войска наступали на турецкую крепость Арзрум, и Пушкин хотел принять участие в этих боях. Проезжая верхом по горной дороге, он встретил арбу, запряженную волами. Арба везла гроб с телом Грибоедова. Пушкин остановился, задумался, может быть, вспомнил он в эту минуту и о друзьях-декабриста^, убитых, сосланных, замученных в крепости.
По дорогам, Кавказа шли царские войска, повсюду оставляя следы грабежа и насилий. Все больше убеждался Пушкин в том, что царское правительство присоединило Кавказ не для того, чтобы заботиться о его процветании. Но он видел, что есть на Кавказе люди, которые понимают это, что царю не удастся их обмануть.
Среди этих людей были у него друзья: Вольховский, товарищ по Лицею; брат Пущина, Михаил; Левушка — родной брат, который служил офицером на Кавказе. Были здесь и декабристы, сосланные в армию рядовыми и офицерами. С ними Пушкин часто встречался, читал им «Бориса Годунова», неизвестные главы «Евгения Онегина», возможно, что не раз велись между ними и беседы на запретные темы. Во всяком случае, эти встречи с ссыльными, с людьми «неблагонадежными» не нравились начальству, и Пушкину предложено было уехать.
В начале ноября он был уже в Петербурге, Здесь встретил его суровый выговор за самовольный отъезд на Кавказ. Снова началась тяжелая петербургская жизнь.