Я не исчез в бездонной мгле

Подробности: Автор: Super User; Категория: Статьи; Опубликовано: 12 мая 2019

«Я не исчез в бездонной мгле. ». К 190-летию восстания декабристов

Гавриил Степанович Батеньков

Путь служения декабристов Отчизне начался задолго до восстания и длился после него ещё многие годы каторги и ссылки. 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь вышли блестящие военные, талантливые литераторы, потомки славных древних родов. Они имели всё: богатство, славу, карьеру — и сознательно отказались от всего этого ради свободы России. Всё, чем жили декабристы, что любили, о чём мечтали и во что верили, нашло отражение в их поэзии.

Александр Бестужев-Марлинский писал:

Я не исчез в бездонной мгле,
Но, сединой веков юнея,
Раскинусь благом по земле,
Воспламеняя и светлея!

И, прокатясь ключом с горы,
Под сенью славы безымянной,
Столь отдалённой и желанной,
Достигну радостной поры,

Когда, познав закон природы,
Заветный плод во мгле времян
Людьми посеянных семян
Пожнут счастливые народы!

Когда на землю снидут вновь
Покой и братская любовь,
И свяжет радуга завета
В один народ весь смертный род,
И вера все пределы света
Волной живительной сольёт,
Как море благости и света.

Такие мысли звучат во всём, что написано декабристами: в стихах, воспоминаниях, письмах. Они знали, что их ждёт, понимали, что шансов на успех мало, но шли на это сознательно. И твёрдо верили, что, даже несмотря на поражение восстания, совершённое ими не напрасно.

Это было содружество лучших людей, самых благородных, образованных, талантливых и мужественных. Они взяли на себя миссию — пробудить Россию, задыхавшуюся в тисках самодержавия и крепостничества. И весь этот цвет российского общества затем был брошен в Сибирь. Следствием стало создание школ, библиотек, картинных галерей, театров, развитие медицины, сельского хозяйства и многое другое, что укладывается в понятия культуры, высоких нравственных идеалов. Всё это было привнесено декабристами в Сибирь. Но это было потом.

Свою главную задачу — пробудить Россию — они с честью выполнили. Поэтому ни у кого из декабристов ни в одной строке мы не услышим ни разочарования, ни отчаяния, ни сомнения.

К.Ф. Рылеев говорил Н.А. Бестужеву: «Судьба наша решена! Я уверен, что погибнем, но пример останется. Принесём собою жертву для будущей свободы отечества!» В его исторической поэме «Наливайко» есть такие строки:

Известно мне: погибель ждёт
Того, кто первый восстаёт
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?

Жизнь Кондратия Рылеева была короткой, но яркой и последовательной в его стремлении служить общественному благу. В 19 лет, окончив кадетский корпус, он отправляется в армию, участвует в войне против Наполеона. В 1818 году выходит в отставку и становится активным членом Северного тайного общества. Нужно сказать, что за десять лет существования тайных обществ ими были разработаны проекты конституции и программа государственного переустройства. На собраниях, где велась серьёзная работа и происходили оживлённые споры, часто звучали и стихи.

Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.

В русскую литературу, в формирование гражданской позиции поэзии Кондратий Рылеев внёс значительный вклад. Более всего он был известен своими «Думами» — историческими картинами в стихах: «Державин», «Пётр Великий в Острогожске», «Иван Сусанин», «Борис Годунов», «Смерть Ермака», «Димитрий Донской», «Мстислав Удалый» и другие.

Из думы «Димитрий Донской»:

Доколь нам, други, пред тираном
Склонять покорную главу
И заодно с презренным ханом
Позорить сильную Москву?
Не нам, не нам страшиться битвы
С толпами грозными врагов:
За нас и Сергия молитвы,
И прах замученных отцов.

На свою литературную деятельность К.Ф. Рылеев смотрел прежде всего как на гражданское служение. В стихотворном предисловии к поэме «Войнаровский», адресованном Бестужеву, он предельно чётко выразил свою позицию поэта-гражданина:

Прими ж плоды трудов моих,
Плоды беспечного досуга;
Я знаю, друг, ты примешь их
Со всей заботливостью друга.
Как Аполлонов строгий сын,
Ты не увидишь в них искусства:
Зато найдёшь живые чувства;
Я не Поэт, а Гражданин.

А.В. Никитенко, благодаря К.Ф. Рылееву получивший вольную и ставший впоследствии профессором Петербургского университета, вспоминал: «Я не знавал другого человека, который обладал бы такой притягательной силой, как Рылеев. В минуты сильного волнения или поэтического возбуждения глаза его горели и точно искрились: столько было в них сосредоточенной силы и огня. Я испытал на себе чарующее действие его гуманности и доброты».

Как организатор и активный участник восстания 14 декабря 1825 года, Кондратий Рылеев вошёл в число пяти декабристов, приговорённых к казни. Документы свидетельствуют, что, находясь под арестом и давая показания, Рылеев брал всю ответственность на себя, оправдывая товарищей и возлагая надежды на милость к ним императора. Другое дело, что товарищи не захотели воспользоваться этой милостью, — даже те, к кому она была проявлена, отказались от неё. Они были верны своим идеалам и дерзко заявляли об этом в лицо царю и следственной комиссии. Многие имели возможность спастись бегством за границу, но отказались покинуть товарищей.

Декабристы содержались в Петропавловской, Шлиссельбургской и других крепостях. Самым страшным местом был Алексеевский равелин и расположенный на его территории «секретный дом»: тюрьма в тюрьме. Там царило полное безмолвие, тюремщикам было запрещено разговаривать с заключёнными. Живыми мертвецами чувствовали себя здесь не только заключённые, но даже сами тюремщики.

В одной из камер содержался Е.П. Оболенский, 14 декабря командовавший восставшими войсками. Во внутреннем дворике «секретного дома» росло несколько клёнов. Однажды в камеру Оболенского вошёл тюремщик и молча положил два зелёных кленовых листочка. Узник бросился к ним и прочёл:

Мне тошно здесь, как на чужбине.
Когда я сброшу жизнь мою?
Кто даст крыле мне голубине,
Да полечу и почию.
Весь мир как смрадная могила!
Душа из тела рвётся вон.
Творец! Ты мне прибежище и сила,
Вонми мой вопль, услышь мой стон:
Приникни на моё моленье,
Вонми смирению души,
Пошли друзьям моим спасенье,
А мне даруй грехов прощенье
И дух от тела разреши.

Оболенский узнал почерк Рылеева. Бумага и чернила давались заключённым только тогда, когда они хотели писать царю. Но Оболенскому удалось пронести с собой иглу и клочок серой обёрточной бумаги. В течение двух дней он накалывал на нём ответ. Тот же тюремщик безмолвно отнёс его Рылееву. Через два дня Оболенский получил ответ:

О милый друг, как внятен голос твой,
Как утешителен и сердцу сладок:
Он возвратил душе моей покой
И мысли смутные привёл в порядок.
Ты прав: Христос спаситель нам один,
И мир, и истина, и благо наше;
Блажен, в ком дух над плотью властелин,
Кто твёрдо шествует к Христовой чаше.

Один из декабристов, переведённый в другую камеру, нашёл там оловянную тарелку, на оборотной стороне которой прочитал стихи Рылеева:

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Коли ношу их за Отчизну!

До конца жизни декабристы каждый год отмечали 13 июля, день казни своих товарищей, а день восстания — 14 декабря — проводили торжественно, как самый большой праздник. К этим датам писались стихи. Так, к пятой годовщине восстания М.А. Бестужев, отбывавший наказание в Нерчинских рудниках, написал песню, посвящённую восстанию Черниговского полка (29 декабря 1825 г. — 3 января 1826 г.) и его предводителю — Сергею Муравьёву-Апостолу:

Что ни ветр шумит во сыром бору,
Муравьёв идёт на кровавый пир.
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию-мать.

А вот строки из стихотворения А.И. Одоевского, написанные в Петровском заводе к 13 июля 1831 года:

Едва дошёл с далёких берегов
Небесный звук спадающих оков
И вздрогнули в сердцах живые струны, —
Все чувства вдруг в созвучие слились.
Нет, струны в них ещё не порвались!
Ещё, друзья, мы сердцем юны! (. )
Нет! В нас ещё не гаснут их мечты.
У нас в сердца их врезаны черты,
Как имена в надгробный камень.
Лишь вспыхнет огнь во глубине сердец,
Пять жертв встают пред нами; как венец,
Вкруг выи вьётся синий пламень.

Одним из членов Северного тайного общества был В.К. Кюхельбекер, лицейский друг А.С. Пушкина. Он был приговорён к смертной казни, заменённой длительным заключением и каторгой. В последний раз Пушкин и Кюхельбекер встретились 15 октября 1827 года на одной из станций, когда Пушкин возвращался из Михайловского в Петербург, а Кюхельбекера, как государственного преступника, везли в крепость Динабург. Пушкин так описал эту встречу в дневнике: «Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошёл высокий, бледный и худой молодой человек с чёрною бородою, в фризовой шинели. Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, — но куда же?»

Десять лет Кюхельбекер провёл в одиночной камере, после чего был сослан в Сибирь на поселение. Ещё в лицейские годы начав писать стихи, в заключении и ссылке он продолжал заниматься творчеством. Пушкину удалось напечатать некоторые из его произведений под псевдонимом, но после смерти своего великого друга Кюхельбекер потерял и эту возможность. В поэме «Тень Рылеева», написанной в Шлиссельбургской крепости, поэт рассказывает о явившемся ему видении погибшего друга:

В ужасных тех стенах.
Во тьме, на узничьем одре, лежал
Певец, поклонник пламенной свободы.
Отторжен, отлучён от всей природы,
Он в вольных думах счастия искал. (. )
Тогда (то не был сон) во мрак темницы
Небесное видение сошло —
Раздался звук торжественной цевницы;
Испуганный певец подъял чело
И зрит: на облаках несомый,
Явился образ, узнику знакомый.
«Несу товарищу привет
Из области, где нет тиранов,
Где вечен мир, где вечен свет,
Где нет ни бури, ни туманов.
Блажен и славен мой удел:
Свободу русскому народу
Могучим гласом я воспел,
Воспел и умер за свободу!
Счастливец, я запечатлел
Любовь к земле родимой кровью.
И ты, я знаю, пламенел
К отчизне чистою любовью.
Грядущее твоим очам
Разоблачу я в утешенье —
Поверь, не жертвовал ты снам:
Надеждам будет исполненье!»
Он рек — и бестелесною рукой
Раздвинул стены, растворил затворы, —
Воздвиг певец восторженные взоры —
И видит: на Руси святой
Свобода, счастье и покой!

В первую годовщину казни декабристов, 13 июля 1827 года, Пушкин создаёт стихотворение «Арион». Политическое содержание его Пушкин слегка прикрывает именем древнегреческого поэта и музыканта Ариона, согласно мифу, спасённого дельфином:

Нас было много на челне;
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны вёслы. В тишине
На руль склонясь, наш кормщик умный
В молчанье правил грузный чёлн;
А я — беспечной веры полн, —
Пловцам я пел. Вдруг лоно волн
Измял с налёту вихорь шумный.
Погиб и кормщик и пловец! —
Лишь я, таинственный певец,
На берег выброшен грозою,
Я гимны прежние пою
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою.

В день восстания Пушкин был в ссылке. Спустя полгода после расправы над декабристами царь вызвал поэта и задал ему ряд вопросов. Пушкин не боялся царя. Он отвечал, что любил многих из декабристов и продолжает питать к ним те же чувства, что если бы он был в Петербурге в день восстания, то непременно принял бы в нём участие. Стихи поэта можно было найти в следственном деле почти каждого декабриста, если же у кого-то их не было — значит, стихи успели сжечь. Декабристы берегли Пушкина и, хотя он часто бывал участником их тайных бесед, сам факт существования Обществ от него скрывали.

Воспоминание о казни пяти декабристов не оставляло Пушкина всю жизнь. Когда он писал «Полтаву», на рукописи поэмы нарисовал виселицу с пятью повешенными и написал: «И я бы мог, как. » Эту поэму он посвятил М.Н. Волконской, ей же посвящено стихотворение «Я вас любил. » и многие другие его строки.

Упоминания о декабристах встречаются и в романе «Евгений Онегин». Прообразом Татьяны Лариной стала другая декабристка — Н.Д. Фонвизина, жена генерал-майора М.А. Фонвизина.

В последний вечер перед отъездом М.Н. Волконской в Сибирь Пушкин сказал ей: «Вы, пожалуй, не поверите мне, если я скажу, что завидую вам, княгиня. Впереди вас ждёт жизнь, полная лишений, но и полная самопожертвования, подвига. Вы будете жить среди лучших людей нашего времени, тогда как мы. » Он хотел передать с ней своё «Послание к узникам», но Волконская уехала в ту же ночь, и он передал его позже с А.Г. Муравьёвой:

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадёт ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придёт желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.

Послание глубоко тронуло декабристов. А.И. Одоевский сразу же написал свой ответ Пушкину:

Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли.
К мечам рванулись наши руки,
И — лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард: цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеёмся над царями.
Наш скорбный труд не пропадёт:
Из искры возгорится пламя,
И просвещённый наш народ
Сберётся под святое знамя.
Мечи скуём мы из цепей
И пламя вновь зажжём свободы!
Она нагрянет на царей —
И радостно вздохнут народы!

А.И. Одоевского называют поэтом декабристской каторги. Большая часть его стихотворений была написана после ареста. Их заучивали наизусть, переписывали и перекладывали на музыку. Они распространялись среди молодёжи, проникали за границу. Стихи он писал и до восстания, но, по собственному признанию, был неудовлетворён ими. И только в Петропавловской крепости осознал своё назначение поэта-гражданина, продолжателя поэтического дела Рылеева. Узнав о казни вождей восстания, он пишет «Сон поэта»:

Таится звук в безмолвной лире,
Как искра в тёмных облаках,
И песнь, незнаемую в мире,
Я вылью в огненных словах.
В темнице есть певец народный;
Но — не поёт для суеты:
Срывает он душой свободной
Небес бессмертные цветы;
Но, похвалой не обольщенный,
Не ищет раннего венца.
Почтите сон его священный,
Как пред борьбою сон борца.

Царь рассчитывал похоронить в Сибири и самих декабристов, и даже память о них. Они были лишены всех прав, включая право переписки, тем самым лишаясь связи с Россией. Их жёны соединили декабристов с родиной и внешним миром. Они окружили заботой не только своих мужей, но и всех их товарищей, стали для них настоящими ангелами-хранителями, а сами узники сплотились в единое братство. Переписка, которую женщины вели за декабристов, всколыхнула всю Россию, благодаря этому их подвиг не был забыт и похоронен.

Встречи с мужьями разрешались только два раза в неделю и в присутствии офицера. Поэтому женщины каждый день приходили к частоколу, окружавшему тюрьму, и беседовали по очереди с заключёнными. Эти вечерние часы у частокола Одоевский запечатлел в своём стихотворении, посвящённом М.Н. Волконской:

Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе том рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал,
И весь обзор, обширный и прекрасный,
Мучительно на волю вызывал.
Вдруг ангелы с лазури низлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
В прозрачные земные пелены.
И вестники благие провиденья
Явилися, как дочери земли,
И узникам, с улыбкой утешенья,
Любовь и мир душевный принесли.
И каждый день садились у ограды,
И сквозь неё небесные уста
По капле им точили мёд отрады.
С тех пор лились в темнице дни, лета;
В затворниках печали все уснули,
И лишь они страшились одного,
Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,
Не сбросили покрова своего.

Декабристы самозабвенно любили Россию, гордились русскими победами, достижениями и открытиями и были готовы служить Родине до последнего вздоха.

Каким огромным великаном
Я зрю тебя, Россия-мать!
Полмира облегла ты станом,
И не перестаёт сиять
В твоих уделах дня светило,
И море синее повило
Фатой волнистою тебя.
Ты опоясалась хребтами,
И снегов вечных сединами
Покрыла, древняя, себя.
Венец из северных сияний
Почиет на челе твоём;
Как очи, полные познаний,
Так сопки блещут их огнём.
Как жил для боя напряженья —
Великих рек в тебе теченье:
В громах лишь слышен голос твой.
Кристаллов соли напиталась,
Металлов квасом напаялась —
Полкругом видима луной.
«Я русский: гордо бьётся грудь
При имени России».

Жесточайшая судьба постигла декабриста Г.С. Батенькова, сибиряка, участника войны 1812 года. Приговорённый к 10 годам каторжных работ, он по невыясненным причинам провёл 20 лет в одиночной камере Алексеевского равелина. Это был человек могучей воли, его отличали выдающийся интеллект, широкий кругозор, государственное мышление. Гавриил Степанович был глубоко религиозен, на его мировоззрение повлияли труды Бёме и Сведенборга. В тюрьме его единственной книгой была Библия. Княгиня M.С. Волконская в своих «Записках» свидетельствовала, что по выходе из заключения Батеньков почти разучился говорить, но «при всём этом он сохранил своё спокойствие, светлое настроение и неисчерпаемую доброту; прибавьте сюда силу воли — и вы поймёте цену этого замечательного человека».

Пройдя тяжкий путь каторги и ссылки, декабристы остались верны тем идеалам, которые привели их 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь. Через 30 лет после восстания С.Г. Волконский писал: «Мои убеждения привели меня в Верховный уголовный суд, на каторгу, к изгнанию, и тем не менее ни от одного слова и сейчас не откажусь».

Н.И. Лорер писал в своих «Воспоминаниях», что, если бы ему дано было теперь, через сорок лет после вступления в Тайное общество, не совершить этот шаг и тем самым изменить всю свою судьбу, он ни за что бы на это не согласился.

М.С. Лунин, уже выйдя на поселение после каторги, был арестован за распространение революционных настроений и заключён в Акатуйскую тюрьму. Герцен писал о нём: «Лунин — один из тончайших умов. Гордой, непреклонной, подавляющей отваги». Сам Лунин из крепости писал: «Я погружён во мрак, лишён воздуха, пространства и пищи, окружён разбойниками, убийцами и фальшивомонетчиками. Моё единственное развлечение заключается в присутствии при наказании кнутом во дворе тюрьмы. Перед лицом этого драматического действия, рассчитанного на то, чтобы сократить мои дни, здоровье моё находится в поразительном состоянии, и силы мои далеко не убывают, а, наоборот, кажется, увеличиваются. Всё это совершенно убедило меня в том, что можно быть счастливым во всех жизненных положениях. »

Конечно, в стихах декабристов встречаются и горестные строки, но сожаление и раскаяние — никогда.

Прижавшись к решётке холодной,
Я слышу, смятения полный,
Как мчатся легко и свободно
Вперёд невозвратные волны.
Вот так и судьба моя дивно
Уносится в вечность покоя.
Но жизни моей непрерывно
Стремление грозовое.
Смотрю из темницы я душной,
Прижавшись к решётке железной,
Как волны реки равнодушной
Уносятся в хладную бездну. (. )
О волны! К чему укоризны?
Зачем я пою о страданье?
К ногам угнетённой Отчизны
Моё отнесите дыханье.

Не все декабристы вынесли сибирскую каторгу и ссылку. Но вернувшиеся сохранили ясность сердца и души и всегда тепло и благодарно вспоминали свою крепко спаянную, дружную семью.

Л.Н. Толстой писал в 1901 году: «Довелось мне видеть возвращённых из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всяческими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь; казалось, как несчастны были приговорённые и сосланные и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет, и ясно стало, что счастье было не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей и что каторга и ссылка, неволя было счастье, а генеральство и богатство и свобода были великие бедствия».

Я видел их. Они стояли
По высотам окрестных гор;
Я видел их. они сияли,
И молнии метал их взор.
Я видел их (слепец несмелый),
Из тёмной кельи, под горой,
Я видел — стяг развился белый
И двинулся лазурный строй.
И мне, казалось, прогремело:
«Препояшись надеждой смело
В земных потёмках, человек!
Уж скоро обновится век:
Уже земли решилось дело.
И в высшем читано суде:
Беда пойдёт вослед беде.
Но бури бедствий тех суровы
Сорвут с вас старые оковы:
Зерно добудет молотьба,
И стихнет древних сил борьба:
И тем, которые готовы,
Готова новая судьба. »