Свобода в лирике на

Свобода в лирике А.С.Пушкина

Окончив в июне 1817 г. лицей и зачислившись на службу в Колле­гию иностранных дел, А. С. Пушкин поселяется в Петербурге. Вы­рвавшись из лицейского «заточенья», поэт не только жадно предается светским развлечениям, но и активно включается в литературную и общественную жизнь столицы. Он посещает заседания «Арзамаса», членом которого теперь фактически становится; позднее (в 1819 г.) вступает в литературно-политический кружок «Зеленая лампа» — негласный филиал «Союза благоденствия», сближается с А. С. Грибо­едовым, П. А. Катениным.

В стране все более сгущалась политическая реакция, и в то же время в передовых кругах дворянства усиливались оппозиционные настроения, нарастал протест против крепостничества, самодержав­ного произвола, палочного аракчеевского режима. Начали возникать тайные общества, подымалась первая волна движения дворянских революционеров — будущих декабристов. Ближайшие лицейские друзья Пушкина — И. И. Пущин, В. Д. Вольховский — сразу же по окончании лицея вступили в первое тайное общество — «Союз спасе­ния», руководители которого нашли, что по мнениям и убеждениям, вынесенным ими из лицея, они вполне готовы «для дела». По автори­тетному свидетельству Пущина, полностью разделял его политиче­ские взгляды и Пушкин.

Беспечно-веселые стихи Пушкина этой поры, которые развивали традиции его лицейской анакреонтики и в которых он славил радости земного бытия, Вакха и Киприду, были не только проявлением избыт­ка молодости, кипящих жизненных сил, но и своеобразной формой протеста против тех настроений ханжества и мистицизма, которыми были охвачены круги высшего придворного общества во главе с Алек­сандром I и его ближайшим окружением и которые определяли собой антипросветительскую правительственную политику конца 10-х — первой половины 20-х годов.

Все чаще и настойчивее в стихах Пушкина в одном ряду со словами Вакх, Амур, Венера появляется и слово свобода. Причем в устах поэта оно становится многозначным. Свобода — это не только личная независимость, не только дружеская непринужденность, сво­бода от всяческих стеснений и предрассудков, но и свободный образ мыслей — «вольнолюбие», и гражданская «вольность», и свобода народа — порабощенного крестьянства. Так, послание Пушкина «NN» (1819) — одному из его друзей этого времени, члену «Зеленой лампы» В. В. Энгельгардту, которого он называет «верным сыном» Вакха и свободы, заканчивается строками:

С тобою пить мы будем снова, Открытым сердцем говоря Насчет глупца, вельможи злого, Насчет холопа записного, Насчет небесного царя, А иногда насчет земного.

Слово свобода оказывается здесь как бы на стыке двух, обычно резко противостоящих и прямо противопоставлявшихся друг другу (в осо­бенности в литературе классицизма) тематических рядов: темы частной и общественной, личных наслаждений и гражданской оппози­ционности. И такое сочетание не было поэтической прихотью Пушки­на, а являлось реальной и характерной чертой времени — периода, когда на шумных сборищах дворянских «либералистов» тосты «в честь Вакха, Муз и красоты» и чтение стихов перемежались вольно­любивыми разговорами, а подчас и высказыванием смелых революци­онных проектов. Примерно такой характер носили и заседания «Зеленой лампы», и «сходки» в домах у будущих декабристов, со многими из которых Пушкин в эту пору близко сошелся.

В тайное общество, о существовании которого Пушкин догады­вался, он не был принят. По свидетельству Пущина, дружески расположенного к Пушкину, «подвижность пылкого его нрава, сбли­жение с людьми ненадежными» «пугали» членов тайного общества. Пушкин, по словам Пущина, «кружился в большом свете», но он же и настойчиво рвался из этого круга. Задыхаясь в атмосфере при­дворного и светского ханжества, мракобесия, самодурства, низко­поклонства, лести, карьеризма, поэт страстно искал людей высокой гражданской настроенности:

в отечестве моем Где верный ум, где гений мы найдем? Где гражданин с душою благородной, Возвышенной и пламенно свободной?

— спрашивал он в стихотворении «Краев чужих неопытный люби­тель» (1817). Таких людей поэт находил среди деятелей тайного общества. Тем более переживал он недоверие, которое чувствовал с их стороны. «Он затруднял меня спросами и расспросами,— расска­зывает Пущин,— от которых я, как умел, отделывался, успокаивая

его тем, что он лично, без всякого воображаемого им общества, дей­ствует, как нельзя лучше, для благой цели». Выйдя из лицея, Пушкин и в самом деле почти сразу же стал энергично и в высшей степени успешно действовать «для благой цели» — горячо пропагандировать в своих стихах идеи декабристов.

Позднее Пушкин ставил себе в особую заслугу, что он «восславил свободу» вслед за А. Н. Радищевым. И действительно, в написанных в первые же послелицейские годы стихотворениях «Вольность» (1817) и «Деревня» (1819) Пушкин с небывалой дотоле художе­ственной яркостью и силой снова поднимает основные радищевские темы — резко ополчается против самодержавия и крепостничества. В программно-политическом отношении оба эти стихотворения, в ко­торых явственно отражаются вольнолюбивые идеи, развивавшиеся в лекциях А. П. Куницына, несомненно, умереннее пафоса радищев­ского «Путешествия из Петербурга в Москву» с его призывами к всенародному восстанию против самодержавия, к расправе кресть­ян над помещиками. В оде «Вольность», названной так же, как и революционная ода Радищева, Пушкин, осуждая и казнь народом французского короля Людовика XVI, и убийство дворянами-заго­ворщиками Павла I, выступает за ограничение самодержавия «зако­ном» — конституцией. В «Деревне» выражено горячее желание уви­деть зарю «просвещенной свободы» и «рабство, падшее по манию царя». Но силой ненависти к «самовластительным злодеям» на троне, гневным и негодующим гражданским чувством при виде угнетенного «диким барством» народа стихи Пушкина оказывали громадное революционизирующее воздействие.

В то же время в пушкинских «вольных стихах» с-огромной эмоцио­нальной силой проявились и черты, присущие лучшим представите­лям революционной молодежи: восторженно-страстное горение, пла­менный революционный патриотизм, горячая вера в торжество «святой вольности». В наиболее совершенной художественной форме Пушкин запечатлел эти черты в своем^послании 181_8_о_«Л.Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы. ») — самом значительном!^ его многочисленных стихотворных посланий до ссылки, обращенном к од­ному из друзей, человеку, особенно близкому в то время поэту.

Заключительные строки послания исполнены такого молодого порыва, проникнуты таким благородным и высоким воодушевлением,

что послание «К Чаадаеву», в котором ожидание «святой вольности» сравнивается с нетерпеливостью пылкого любовника, ожидающего «минуты верного свиданья» со своей возлюбленной, прозвучало как своего рода первое объяснение в любви Родине и Свободе.

В своих сатирических песенках — «ноэлях» — ив многочислен­ных эпиграммах этого времени Пушкин бичевал и конкретных носителей зла: от «кочующего деспота», надевавшего на себя «лице­мерную» либеральную маску, «венчанного солдата» Александра I и царского «друга и брата», «притеснителя» всей России ненави­стного Аракчеева до всякого рода царских «холопов при звезде» («Сказки», 1818; «На Аракчеева», 1820; «Ты и я», 1817—1820, и др.). Не меньшей популярностью пользовались и острополитические «кры­латые словечки», которые Пушкин, по свидетельству современников, «во всеуслышание» произносил в театре и других публичных местах. В'этих беглых экспромтах и мгновенно, на лету возникавших эпиграм­мах с особой яркостью и силой сказывалась политическая настро­енность Пушкина и в то же время с особенным блеском проявлялось его меткое и беспощадное остроумие *— умение несколькими рифмо­ванными строчками навеки пригвоздить противника к позорному столбу.

В своих «вольных стихах» Пушкин далеко выходил за пределы камерной, узколитературной аудитории. Их общественное и полити­ческое значение для того времени было чрезвычайно велико. «Тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его „Деревня", „Ода на свободу", „Ура! в Россию скачет. " и другие мелочи в том же духе. Не было живого человека, который не знал бы его стихов»,— свидетельствует Пущин. Пушкин «наводнил Россию возмутительными стихами: вся молодежь наизусть их читает»,— злобно говорил Александр I директору лицея Энгельгардту в 1820 г. Жуковский после восстания декабристов также укорял Пуш­кина в том, что все «зреющее поколение» было воспитано на его «буйных, одетых прелестью поэзии, мыслях», что списки его «возмути­тельных для порядка и нравственности» стихов были обнаружены в бумагах каждого из «действовавших», т. е. участников восстания декабристов. Об этом же согласно показывали на следствии сами декабристы. Небывалая популярность «вольных стихов» и эпиграмм Пушкина объясняется тем, что он являлся в них выразителем про­грессивного общественного сознания, поэтически формулировал мыс­ли, чувства и настроения передовых кругов тогдашнего русского общества.

Отчетливо сказалась в «вольных стихах» Пушкина и его творче­ская эволюция, отражающая смену основных литературных на­правлений всей предшествовавшей ему новой русской литературы. Ода «Вольность», в которой, отталкиваясь от анакреонтической «легкой поэзии», Пушкин взывает к музе высокой гражданской лири­ки — «грозе царей», «гордой певице» свободы, написана в стиле классицизма, но классицизма революционного, радищевского. «Де­ревня», начатая в духе сельской сентиментальной идиллии (первая часть стихотворения), в своей второй — социально-обличительной —

части также обретает черты, подобные революционной «чувствитель­ности» радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву». Нако­нец, послание «К Чаадаеву» является ярчайшим образцом зарожда­ющегося в последних стихотворных произведениях Радищева русско­го революционного романтизма.

Вместе с тем эти три стихотворения, хотя и разные по стилю, непосредственно, как хронологически, так и по существу, зачинают в русской литературе политическую поэзию декабристов. Именно этим и объясняется тот факт, что Пушкин первым из всех своих воль­нолюбивых друзей и единомышленников подвергся преследованиям правительства. Сначала Александр I хотел отправить поэта, счи­тавшего себя преемником Радищева, в Сибирь. И лишь благодаря настойчивым усилиям и хлопотам высоко ценивших Пушкина П. Я. Чаадаева, В. А. Жуковского, расположенного к нему Н. М. Ка­рамзина и других удалось заменить эту суровую кару более легкой — ссылкой на юг. Боевым духом протеста против мракобесия и мисти­цизма проникнуто и первое завершенное эпическое произведение Пушкина —обширная (в шести песнях с посвящением и эпилогом) поэма «Руслан и Людмила».