marialexeeva
November 4th, 2012. 12:10 am
Крым — благодатное место. Место, в которое стремишься, о котором мечтаешь. Очередная встреча с Крымом — это долгожданное свидание, на которое нужно надеть лучше платье, взять с собой самые сокровенные думы и ностальгические мысли. Ты и множество таких, как ты, находитесь наедине со своими воспоминаниями. Воспоминания — они подобно эфиру, парящему по горному и морскому воздуху. Одно из таких воспоминаний — короткое путешествие по Крыму Александра Сергеевича Пушкина.
И.К. Айвазовский. Пушкин на берегу Черного моря. 1887
190 лет назад Александр Пушкин был сослан на юг: на Кавказ и Крым. Память о пребывании Пушкина в тех местах хранится до сих пор. Во многих местах установлены памятники поэту, его имя носят улицы, санатории, школы, библиотеки. Давайте попытаемся проследить маршрут следования Пушкина по полуострову Крым.
Весной 1820 года начинается южная ссылка Александра Сергеевича Пушкина. Его якобы вызвали к военному генерал-губернатору Петербурга графу М. А. Милорадовичу для разъяснения содержания вольнолюбивых стихотворений, несовместимых со статусом государственного чиновника, но, по сути, сослали из столицы в Екатеринослав (Днепропетровск) в распоряжение генерал-лейтенанта И. Н. Инзова, главного попечителя колонистов южного края. Однако буквально сразу Пушкин заболевает лихорадкой, и его отпускают на Кавказ и Крым в сопровождении семьи генерала Н. Н. Раевского.
За три недели, которые Пушкин провел в Крыму, он побывал в Керчи, Феодосии, Гурзуфе, Бахчисарае и Симферополе. Эти города произвели на поэта разные впечатления. Первые, увиденные Пушкиным, крымские города — Керчь и Феодосия — его несколько разочаровали, что можно понять из писем: «С полуострова Тамань, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я — на ближней горе посереди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных — заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни — не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею, — вот всё, что осталось от города Пантикапеи» (Л. С. Пушкину, Кишинев. 24 сентября 1820); «из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины какой-то башни), там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи — и только» (А. А. Дельвигу, 1824).
В Феодосии Пушкин и Раевские останавливаются в доме бывшего градоначальника Феодосии С. М. Броневского, много знающего о Крыме, «стороне важной и запущенной». После двухдневного пребывания в Феодосии и посещения местного «Музеума», хранилища древних памятников в Тавриде, они стали думать, куда направиться дальше. Их выбор пал на южный берег полуострова, а именно — на Гурзуф.
И.К. Айвазовский. Пушкин на гурзуфских скалах.
Морской путь из Феодосии в Гурзуф (Юрзуф) поразил Пушкина настолько, что он беспрестанно писал. На палубе корабля и в первые дни пребывания в Гурзуфе была написана элегия «Увы, зачем она блистает», закончены в рукописи стихи «Мне вас не жаль года весны моей», здесь же был сделан черновой набросок стихотворения «Зачем безвременную скуку», была начата поэма «Кавказский пленник» и завершена обработка элегии «Погасло дневное светило», которое считают началом нового периода в поэзии Пушкина.
«Ночью на корабле написал я Элегию, которую тебе посылаю; отошли ее Гречу без подписи. Корабль плыл перед горами, покрытыми тополями, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 г.; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более нежели известен. Все его дочери — прелесть, старшая — женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался — счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение — горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского».
Пушкинский Грот. Гурзуф, территория детского лагеря "Артек".
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…
В этих строках заключены вся боль и непонимание той несправедливой ноши изгнанника, которая буквально «свалилась» на плечи молодого человека. И всё же, как говорил сам Пушкин, в Гурзуфе он провел «счастливейшие минуты жизни». Здесь, в Гурзуфе Пушкина встретила сильная любовь, любовь, с которой вскоре чуть дальше, на мысе Фиолент, неподалеку от развалин Георгиевского монастыря, ему будет так тяжело расставаться. Любовь К Морю. «К Морю» — именно так, выделив заглавными буквами, озаглавила Марина Цветаева свое детское, вдохновенное Пушкиным, воспоминание о море.
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой…
«Стихия, конечно, — стихи, и ни в одном другом стихотворении это так ясно не сказано. А почему прощай? Потому что, когда любишь, всегда прощаешься. Только и любишь, когда прощаешься» (Цветаева М. «Мой Пушкин»).
Ты ждал, ты звал… я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я…
И.К. Айвазовский и И.Е. Репин. Пушкин у моря.
В Гурзуфе Пушкину предоставили мезонин дома герцога Ришелье. Поэт совершил множество прогулок вдоль побережья и в горы, среди которых были поездка верхом к вершине Аю-Дага и лодочная прогулка к мысу Суук-Су. Пушкинский грот, Генуэзская крепость, скала Лягушка… Все эти гурзуфские места сохраняют в вечности поэзию великого поэта, делая ее тем самым живой. Когда-то давно маленькая Марина писала обломком скалы на «теле» Лягушки стихотворение Пушкина «Прощай свободная стихия». «Стихи длинные, и начала я высоко, сколько руки достало, но стихи, по опыту знаю, такие длинные, что никакой скалы не хватит, а другой, такой же гладкой, рядом — нет, и все же мельчу и мельчу буквы, тесно и тесно строки, и последние уже бисер, и я знаю, что сейчас придет волна и не даст дописать, и тогда желание не сбудется — какое желание? — ах, к морю! — но, значит, уже никакого желания нет? но все равно — даже без желания! я должна дописать до волны, все дописать до волны, а волна уже идет, и я как раз еще успеваю подписаться:
Александр Сергеевич Пушкин —
И все смыто, как языком слизано, и опять вся мокрая, и опять гладкий шифер, сейчас уже черный, как тот гранит…».
Раевские и Пушкин верхом на лошади едут по направлению на Севастополь в Балаклаву к развалинам Георгиевского монастыря. По пути они останавливаются в Ялте, Алупке и Симеизе — этих маленьких тогда деревушках. Попрощавшись с морем, путешественники двинулись на север — в Бахчисарай, где осмотрели ханский дворец. Посещение этих мест стало толчком к рождению замысла одной из самых лиричных и пленительных поэм — «Бахчисарайского фонтана»: «Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан, из заржавленной железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат». Прогуливаясь по внутренним дворикам дворца, Пушкин сорвал две розы и положил их к подножию «Фонтана слёз».
Из Бахчисарая путешественники отправились в Симферополь, однако там Пушкин пробыл недолго: в середине сентября поэт покинул полуостров, направляясь к новому месту службы.
Как отметил советский литературовед, культуролог и семиотик Ю. М. Лотман, пребывание в Крыму, несмотря на всю его краткость (всего несколько недель), сыграло огромную роль в жизни и поэзии Пушкина: к этому времени восходят многие творческие замыслы и впечатления, которые потом будут разрабатываться и трансформироваться в сознании поэта. С этим же временем связаны и исключительно важные жизненные впечатления. Образ Крыма вошел в пушкинское представление о счастье. В одном из писем он писал: «Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму».
Не стоит забывать, что время, в котором жил и творил Александр Пушкин, проникнуто идеями и настроениями романтизма. Пушкин увидел в Крыму воочию то, что казалось в Петербурге экзотической сказкой, очень модной тогда. Он, совсем юный, начал и сам себя отождествлять с романтическим героем.
Пребывая в Крыму, почитатели русской литературы и Александра Пушкина, который и есть сама литература, постоянно задаются вопросом, что из материального сохранилось здесь от пребывания поэта. К сожалению, практически ничего. Не в рукотворном витает дух великого гения — не в зданиях и вещицах, душа поэта — в божественном и вечном: в море и горах.